Чёрные паруса Анархии - страница 17
Отхлебнув вина, оставшийся один, погрузившись в печаль, Мишель вслушивался в музыку ветра и безоблачного синего океана, и словно над его головой Люцифер расправил свои крылья, и он теперь летел вместе с ним навстречу неведомому будущему. Ветер становления этого мира дул в лицо, для Бакунина звучала мелодия лютой его ненависти и святой воли, которая сильна своей любовью, — и слезы текли по пьяному лицу.
Глава №9
Акт бунта
Собака у дровяного сарая больше не бросается, захлебываясь лаем, из своей будки, звякнув натружено цепью. Трава по меже огорода скользкой тропки мочит босые ноги. Бакунин зашел в летнюю кухоньку заимки Асташева, где друг его и друг декабриста Пущина, жандармский генерал Я.Д. Казимирский, начальник VII округа жандармов оборудовал свой полевой кабинет. Мишель, приоткрыл дверь и, опустившись на ступеньку к земляному полу, спросил: "Можно ли растопить баньку по полному ранжиру. И не будет ли сам генерал парится в довольствии, с ним". Бакунина убивала сырость балок и полатей недотопленной просторной баньки, напоминая ему казематы Алексеевского раввелина. Безвинная казалось бы просьба.
Генерал, с наброшенной на плечи суконной солдатской шинелью, поднял от рабочего стола склоненную голову. Взгляд его уперся в глаза Бакунина. В них не было всегдашней доброжелательной прищуренности, холодно и жестко стальные глаза смотрели на ссыльного, и только сейчас Бакунин заметил под шинелью зеленый полевой, еще николаевский мундир чиновника, из прекрасной английской шерсти. Бакунин словно споткнулся об этот взгляд. Он хотел, было спросить о своих статьях для журналов "Современник" и "Новый мир", которые пообещал генерал пристроить в столицах, ...но вдруг понял, что тексты — ложь, и чтобы он, Бакунин, с его помощью не опубликовал — все будет ложью, все встроено в систему востребованности и верноподданнической лжи.
Генерал упорно смотрел, презрев все сроки порядочности, и у Бакунина от этой непрерывности потемнело в глазах, — это он спрашивал, это он просил! Мишель вдруг понял, что это взаимное, пронизывающее всех, иерархическое и есть — власть, всеобщее подчинение, доходящее до последнего раба в Империи. Серые глаза наблюдали за ним, и все темнее становилось вокруг, до обморока. Бакунин вступил в кухоньку, присел на край венского стула. И только когда мимо проема двери на ярком солнечном свете прошла упруго молодая жена Антония, Мишель очнулся. На него вновь, как в добром прошлом, смотрели лучащиеся беззаботной добротой, прищуренные глаза жандармского генерала. Он скривил чувственные губы в усмешке.
Он был всегда с жесткими, аккуратно стрижеными волосами, колышущимися на несколько неправильной голове с удлиненным подбородком, и баками Александра II, назвавшийся Яном Долдоновичем Казимирским, с золотыми перстнями, прищелкивая пальцами на людях, здоровался за руку, но вел себя, по меньшей мере, странно, цели его поведения были тогда неведомы. И о чем можно разговаривать с собакой хозяина, если есть — сам хозяин. Верного пса не задобришь лестью и сочувствием, когда пес признает лишь вознаграждение хозяина. Для пса важна только охрана собственности хозяина — и все. Ставить его над людьми, значит подвергать людей опасности быть покусанными, когда хозяин скажет "Ату его!". Вот как функционирует власть!
"...Поскольку уже одно осознание человеком истины о том, что, говоря словами античного стоика Эпиктета "дверь всегда открыта", делает человека независимым от власти".
"Жизнь зависит от воли других, смерть же зависит только от нас", — писал еще Монтень.
" Но уж если человек преодолевает эту слабость, то он совершает редкостный поступок — открывается навстречу невозможному. С этой волшебной силой даже слабому можно ничего не страшиться, поскольку все боги сражаются на его стороне".
Ненависть возникла внезапно и теперь переполняла. Это как очищение. Глядя на опасного "фараона", в его самодовольство, Бакунин испытал освобождение. Спокойно перебирал конец поясного шнура своего халата и, наклонившись вперед, непроизвольно и равномерно хлестал им по икрам голых ног.