Черный Дракон - страница 3

стр.


Говорят, расположенный в самой высокой точке города дворец императора во все времена был первым, что видели матросы на плывущих к столице кораблях. В ясный день возникает он на фоне синего неба подобно чертогам богов. Говорят, даже рабы-варвары, доставляемые в империю из захваченных стран, не могут сдержать полных восхищения взглядов, когда надсмотрщики кнутами сгоняют их с кораблей на землю империи.


— Легенда — древняя, как сама империя — гласит, что богатств своих и могущества Делориан добился неспроста. Говорится в ней о юноше, не знавшем страха и сомнений, что звался Малькольмом Моргенштерном, — сыне великого полководца, переправившего на Материк остатки погибавшего человечества. Говорят, в те далекие и страшные времена Материком правили чудовища: алчные драконы, жестокие нимфы — духи природы, утратившие последние крупицы добра в своих сердцах и помыслах, прожорливые дагоны и кракены, что навсегда утянули под воду множество кораблей первых людей, окрасив Неспящее море красным, и уйма прочих тварей. Но хуже их всех собранных вместе был один — дракон с чешуей чернее ночи и его собственного сердца. Блэкфир было ему имя.


Собственные сородичи боялись и сторонились его. Страшен был он не могуществом, коего было у него ничуть не меньше золота, но коварством, а жар пламени его был столь силен, что обращал в пепел кости и плавил камни. Много дней наблюдал тот дракон за людьми, что пришли в земли, кои почитал он своими, и увидал змей, как велика была сила человеческих мужчин, а плоть их детей и молодых женщин пришлась ему по вкусу. И решил он обратить их в рабов своих, что добывали б злато и драгоценные каменья для несчетных его сокровищниц. Люди прознали о том коварном замысле, но силы их были слишком малы, чтобы одолеть чудовище. Несколько смельчаков отправились в логово его, но возвратились обратно лишь их кони с оторванными головами всадников, притороченными к седлам. Люди похоронили храбрецов, оплакали их и свою предрешенную кровожадным аспидом судьбу и смирились с неминуемой гибелью. Все, кроме юного Малькольма, ведь именно он был первым из сынов человеческих, что появились на свет на этих священных землях. За свой родной дом почитал он густые леса и стелющиеся до самого горизонта поля Материка, высокие пики гор и бурную глубину рек. И оттого не смел он позволить себе сделаться рабом в месте, что было его родиной и подарило долгожданный приют его народу.


Под покровом ночи пробрался юноша в логово зверя, и увидал он того крепко спящего, обвившего кольцами хвоста своего предмет из чистого злата, будто оберегая. Был то рог, подобный тем, коими люди трубили атаку в былые времена. Понял юноша, что неспроста столь бережно охраняет его бестия. Приблизился Малькольм к спящему дракону, что дыханием своим раскалил воздух вокруг, и в этот самый миг, будто по воле милосердной Богини, что пыталась защитить первого сына своей земли, порыв ночного ветра укрыл его, не позволил чудовищу учуять человечий запах и ощутить движение у самой своей безобразной морды. Лишь только коснулся Малькольм золоченой поверхности, как дракон пробудился ото сна и страшно взревел в ярости бессильной, подобно умирающему зверю, ведь в руках человек держал рог с головы первого дракона — единственную на всем белом свете вещь, что была способна подчинить волю дракона...


— Глупости! — веснушчатый мальчонка в первом ряду возмущенно топает ногой. — Малькольм отыскал в лесах последнюю добрую нимфу, которая зачаровала его самого и его меч от пламени дракона!


— Чепуха! Добрых нимф не бывает!


На этот раз гундосый голос доносится откуда-то сзади, выдавая сопливый нос своего хозяина.


— А я слышала, что рог Малькольму подарила его возлюбленная принцесса эльфов!


— Ха! Да кто в это поверит? Эльфы — подлые твари и жалкие трусы, они бы в жизни не пошли против Блэкфира! А до прибытия людей они служили драконам и отдавали им своих детей, чтобы не быть съеденными! Это все знают!


— Точно! Только девчонка и могла такому поверить!


Выглядывающий из-за ширмы кукловод бросает взгляд на матерей наглых паршивцев, чешущих языками у соседнего прилавка, тихо скрипит зубами и продолжает, перебивая галдящую детвору: