Черный козерог - страница 2

Франсуа Бальзана нельзя упрекнуть в расистских предрассудках. Он относится к черным и желтым африканцам, с которыми ему пришлось встречаться, с неизменным уважением. И уважение это нередко переходит в искреннее восхищение человеческими качествами этих людей, их умением поставить себе на службу окружающую природу, располагая лишь самыми грубыми и несовершенными орудиями труда. Ярким примером такого отношения может служить описание путешествия с охотником-байейе Мопало; ничуть не менее показательны и неоднократные упоминания о блестящем мастерстве бушменов — охотников и следопытов. У нас нет никаких оснований упрекать автора и в снисходительно-сочувственном отношении к африканцам: к своим товарищам и спутникам он относится как к равным. Нельзя пройти и мимо несомненно личного мужества путешественника: ведь в книге хорошо видно, что и в наши дни при колоссальном развитии техники транспорта и связи путешествия, скажем по пустыне Намиб или по безводным частям Калахари, являются далеко не простой и безопасной туристической прогулкой. Читателю симпатичен и добрый юмор Бальзана. Все это в сочетании с острой наблюдательностью и вниманием к деталям увиденного делает его книгу интересным и убедительным свидетельством очевидца.

Вместе с тем следует сказать, что не все в оценке и понимании Бальзана того, что ему пришлось увидеть, может быть нами принято или встречено сочувственно. Да, французский путешественник не расист, он с искренним уважением относится к своим африканским товарищам. Но он не слишком-то вдумывается в истинный характер взаимоотношений между черным и белым населением Юга, вернее, целиком и полностью придерживается взгляда на эти проблемы, характерного для значительной части либеральной интеллигенции в странах Запада. Для него остается непреложным фактом благотворное влияние колонизации на жизнь коренного населения, принадлежащего к черной или желтой расам. Но единственным его доводом в пользу этого служит тезис о прекращении после прихода европейцев межплеменных войн. Действительно, в конечном счете колониальная администрация способствовала искоренению таких столкновений, хотя, с одной стороны, их роль и размах в буржуазной историографии обычно сильно преувеличиваются, а, с другой стороны, до установления колониального господства европейцы весьма охотно пользовались разжиганием межплеменной вражды как действенным средством укрепления своих позиций на африканской земле.

Но одновременно установление колониального режима в любой его форме означало невиданное в доколониальной Африке усиление эксплуатации коренного населения и хищническое разграбление природных богатств завоеванных стран. И как раз показ этой эксплуатации в книге Бальзана почти отсутствует, автор ее как бы не замечает. Впрочем, он достаточно объективен для того, чтобы упомянуть, например, компанию «Венела», занятую вербовкой рабочих на рудники ЮАР в соседних странах, или же показать читателю фигуру англичанина Мокфорда — одного из вербовщиков. Мокфорд и достаточно умен, и достаточно циничен для того, чтобы сопоставлять свою деятельность с работорговлей правителей Мономотапы (хотя, конечно, и утверждает, что он-то, Мокфорд, набирает не рабов, а добровольцев, аргументируя «хорошим заработком и прекрасным путешествием в глубь земли»). Но для Бальзана эта сторона деятельности англичанина не представляет интереса: в его глазах Мокфорд — романтик, одиноко живущий в буше, «человек авангарда». Можно, конечно, возразить, что Бальзнн путешествовал по сравнительно глухим районам Юга, и действительно Калахари не южноафриканский Ранд, и эксплуатация в ней не так заметна. Однако речь идет не о частностях, а об общем подходе французского автора к проблеме Юга, о его, по видимому, искренней вере в благой в некотором отношении характер воздействия английского, южноафриканского или даже португальского колониализма на негроидное население этой части Африканского континента.

Нельзя пройти мимо еще одного существенного недочета книги Бальзана: отсутствия в ней четкого разграничения таких понятий, как раса, язык и культура. Проявляется это прежде всего в том, что он явно разделяет основные положения так называемой хамитской теории. Согласно этой теории, «примитивное» древнее негроидное население Тропической Африки будто бы обязано главными достижениями своей культуры, и в первую очередь традициями государственности и скотоводческим хозяйством, неким светлокожим пришельцам из Азии, приобщившим его к своей, более высокой культуре. Эти предполагаемые носители более высокой культуры говорили на языках, относящихся к хамитской группе семито-хамитской языковой семьи. Отсюда у Бальзана и рассуждения о «примеси хамитской крови».