Черный квадрат - страница 4
И, бросив их, приобретаете новые.
Почему вы не одеваете костюмы ваших бабушек, когда вы млеете перед картинами их напудренных изображений.
Это все подтверждает, что тело ваше живет в современном времени, а душа одета в бабушкин старый лифчик.
Вот почему приятны вам Сомовы, Кустодиевы и разные старьевщики.
А мне ненавистны такие торговцы старьем.
Мы вчера с гордо поднятым челом защищали футуризм. Теперь с гордостью плюем на него.
И говорю, что оплеванное вами – приемлется.
Плюйте и вы на старые платья и оденьте искусство в новое.
Отречение наше от футуризма не в том, что он изжит и наступил конец его. Нет. Найденная им красота скорости вечна, и многим еще откроется новое.
Так как через скорость футуризма мы бежим к цели, мысль движется скорей, и те, кто в футуризме, те ближе к задаче и дальше от прошлого.
И вполне естественно ваше непонимание. Разве может понять человек, который ездит всегда в таратайке, переживания и впечатления едущего экспрессом или летящего в воздухе.
Академия – заплесневевший погреб, в котором самобичуют искусство.
Гигантские войны, великие изобретения, победа над воздухом, быстрота перемещения, телефоны, телеграфы, дредноуты – царство электричества.
А наша художественная молодежь пишет Неронов и римских полуголых воинов.
Честь футуристам, которые запретили писать женские окорока, писать портреты и гитары при лунном свете.
Они сделали громадный шаг – бросили мясо и прославили машину.
Но мясо и машина есть мышцы жизни.
То и другое – тела, двигающие жизнь.
Здесь сошлись два мира:
Мир мяса и мир железа.
Обе формы есть средства утилитарного разума.
И требуется выяснить отношение художника к формам вещей жизни.
До этой поры всегда художник шел вслед за вещью.
Так и новый футуризм идет за машиной современного бега.
Эти оба искусства: старое и новое – футуризм – сзади бегущих форм.
И возникает вопрос: будет ли эта задача в живописном искусстве, – отвечать своему существованию?
Нет!
Потому, что идя за формой аэропланов, автомобилей, мы будем всегда в ожидании новых, выброшенных форм технической жизни…
И второе:
Идя за формой вещей, мы не можем выйти к самоцели живописной, к непосредственному творчеству.
Живопись будет средством передать то или иное состояние форм жизни.
Но футуристы запретили писать наготу – не во имя освобождения живописи или слова к самоцели.
А по причине изменения технической стороны жизни.
Новая железная, машинная жизнь, рев автомобилей, блеск электрических огней, ворчание пропеллеров – разбудили душу, которая задыхалась в катакомбах старого разума и вышла на сплетение дорог неба и земли.
Если бы все художники увидели перекрестки этих небесных дорог, если бы они охватили этот чудовищный пробег и сплетения наших тел, с тучами в небе – тогда бы не писали хризантемы.
Динамика движения навела на мысль выдвинуть и динамику живописной пластики.
Но усилия футуристов дать чисто живописную пластику как таковую – не увенчались успехом.
Они не могли разделаться с предметностью, что облегчило бы их задачу.
Когда ими был наполовину изгнан с поля картины разум, как старая мозоль привычки видеть все естественным, – им удалось построить картину новой жизни вещей, но и только.
При передаче движения цельность вещей исчезла, так как мелькающие их части скрывались между бегущими другими телами.
И конструируя части пробегающих вещей, старались передать только впечатление движения.
А чтобы передать движение современной жизни, нужно оперировать с ее формами.
Что и осложняло выход живописному искусству к его цели.
Но, как бы там ни было, сознательно или бессознательно, ради ли движения или ради передачи впечатления, —
Цельность вещей была нарушена.
И в этом разломе и нарушении цельности лежал скрытый смысл, который прикрывался натуралистической задачей.
В глубине этого разрушения лежало как главное не передача движения вещей, а их разрушение, ради чистой живописной сущности, т. е. к выходу к беспредметному творчеству.
Быстрая смена вещей поразила новых натуралистов – футуристов, и они стали искать средства их передачи.