Черный квадрат - страница 4
Но было в Анциферове и что-то неудержимо привлекавшее Рэма, властная и уверенная в себе сила, прямо-таки магнит какой-то, против которого он был бессилен.
А то однажды спросил в упор:
— Фамилия у тебя подходящая — Иванов, лучше не придумаешь: Иванов, Петров, Сидоров… Аноним какой-то. А вот имя — Рэм, откуда?
— Революция, Энгельс, Маркс, — объяснил Рэм. — Вообще-то — Роман…смутился он, — но когда паспорт получал…
— Рэм — оно, конечно, идейнее, — согласился Анциферов. И не думая скрывать издевку: — Тут уж ты весь как на ладошке, не придерешься.
Анциферов обрывал ночные разговоры на полуслове, тут же и засыпал, крепко храпя, на диване в уставленной тяжелой, громоздкой, сработанной на века мебелью зале с пустым и черным зевом камина под самый потолок. А проснувшись ни свет ни заря, окатывался из бочки в саду холодной дождевой водою, брился опасной бритвой до синевы и был готов снова работать до самой ночи и потом пить до утра, поступаясь лишь тремя-четырьмя часами на сон, и был всегда свеж и подтянут, насколько может быть подтянут штатский, как предполагал Рэм, человек, надевший непривычную для себя военную форму. Хотя, приходило в голову Рэму, может, был Анциферов и не совсем штатский.
Но случалось и так, что среди ночи Иванову нужно было выйти по нужде во двор — канализацию тоже еще не наладили, — и, проходя через большую комнату с камином, где спал Анциферов, он заставал его с открытыми глазами, устремленными в потолок.
— Не спится, товарищ полковник? — из вежливости спрашивал на ходу Рэм.
— Уснешь тут… — неохотно отзывался, не глядя на него, Анциферов. — Я уж не помню, когда по-человечески спал с тех самых пор, как… — Но не договаривал, отворачивался к стене.
Однажды он и вовсе ошарашил Иванова:
— Стихи-то на память знаешь?
«Мефистофель, — мелькнуло в голове у Рэма, — еще куда ни шло, кто о чертовщине не любит поговорить на ночь глядя, но стихи-то Анциферову зачем?..»
— Небось, и сам грешишь? — напомнил тот о себе.
— Нет… в школе разве что. Но кто же в детстве не грешил стихами?!
— Я, — резко и даже, как показалось Иванову, с вызовом оборвал его Анциферов. — Никогда. Ни разу не оскоромился. — И попросил, как скомандовал: Читай.
— Сейчас? — удивился Рэм.
— А то когда же! Другого раза у нас с тобой не будет. И вообще, лейтенант, живи так, будто никакого другого раза у тебя нет. Читай.
— Из Маяковского? — предложил Рэм, полагая, что Маяковский придется Анциферову в самый раз.
— Давай без агитации-пропаганды, — неожиданно возразил тот. — И без тебя хватает. И Пушкина не надо, я его и так знаю. Кто твой любимый?
И опять вопрос был как приказ.
— Мой?.. — И помимо воли признался: — Пастернак.
— Это еще кто такой? Не слыхал. Из нынешних?
Рэм поколебался, что будет Анциферову понятней, и, вспомнив о его пристрастии к Мефистофелю, прочитал:
И пояснил, прервавшись:
— Это — о Демоне.
— Демон? — удивился Анциферов, и взгляд его, отяжелевший под утро, налился подозрительностью. — Ты что думаешь, лейтенант, меня одна нечистая сила колышет? Одни черти на уме?.. Ладно, читай.
Рэм читал ему стихотворение за стихотворением, увлекшись сам и удивляясь на себя, что за четыре года войны не позабыл их, что врезались так прочно в память, лишь изредка спотыкаясь на ускользающих строчках и перескакивая через них. Анциферов с той же подозрительностью и недоверием слушал его, не прерывая, но и памятуя о том, чтобы время от времени наполнять фужер на высокой хрупкой ножке.
Когда Рэм останавливался, чтобы перевести дух, торопил его:
— Ну?!
А под конец сказал как бы не ему, а самому себе:
— Ничегошеньки не понял, один туман… Слова, слова… Но то ли ты так складно читаешь, то ли… А завораживает. Пастернак, говоришь?
Улетая в Москву и прощаясь с Рэмом на военном аэродроме, не протянул ему руки — правая ладонь была у него искалечена, не сгибалась, будто деревянная, и под ногтями чернели вечные кровоподтеки, — сказал мимоходом, без значения:
— На диссертацию, говоришь, нацелился? Ну-ну… — И в который раз Иванов не мог понять, одобряет ли его Анциферов либо, напротив, осуждает. — Этак всю жизнь на учебу угрохаешь. А жить-то когда?.. Что ж, бывай. Давай о себе знать, под лежачий камень вода не течет.