Черный осьминог - страница 4

С одной стороны, он на глазах высшего командования делал работу, которая очевидно должна была принести пользу советской власти в неслыханной труднейшей борьбе, а с другой стороны, он всякими тайными махинациями тормозил ту же работу. Но делал он это так осторожно, что высшее командование, если и не считало его своим другом, то, во всяком случае, видело в нем лояльного советского гражданина и верило ему.

Этим Полозов пользовался как мог. Если ему легально не удавалось получить какие-нибудь военные секретные сведения — он их крал, подделывал ключи, подписи, печати. Он находил хороший сбыт всем этим сведениям в посольстве, которое всячески поддерживало его начинания. А в посольстве мудро присутствовала рука западных буржуазных государств.

Были моменты, когда Полозову казалось, что вот несколько дней и Советская Республика распадется, как дым, — это было время, когда цепкие вражеские пальцы подбирались к главной артерии Революции — к Москве. Тогда Полозов чувствовал себя особенно сильным и необычайно наглым. Казалось ему тогда, что достаточно крикнуть по-старому: «Смирно!» — и вот все притихнет и вытянется перед ним в струнку.

Но время это прошло. Красная армия, вопреки его желаниям и несмотря на его подлую работу, брала одну позицию за другой, отбрасывая фронт далеко на юг.

И тогда Полозов обратил свое внимание на возможность «взрыва изнутри».

На Дериславской улице в особняке Свалийского посольства организации Полозова было отведено специальное помещение. На этой «нейтральной» почве Полозов почувствовал себя великолепно.

Удобство нового помещения состояло еще в том, что кроме парадного входа, имелся в особняке еще другой, потайной подземный ход, выходивший в развалины соседнего дома. По этому ходу можно было пройти совершенно незаметно.

«Ну-ка, пусть попробуют сунуть сюда нос чекистские ищейки…» — думал Полозов.

Через день все члены организации были извещены о новом месте сборища через своеобразный почтовый ящик в тумбе Александровского сада.

Вечером собравшиеся члены организации были приятно удивлены, увидев великолепно сервированный стол с шампанским и многочисленными закусками. Под электричеством, переливаясь, блестел хрусталь, отливалось синеватыми тенями столовое серебро.

— Не всегда, господа, — сказал Полозов, приглашая к столу, — переживать неудачи и тревоги вроде вчерашней. Надо ж и отдохнуть и повеселиться.

Вид присутствовавших нисколько не гармонировал с такой обстановкой. Мелькали среди них пиджаки, косоворотки и просто гимнастерки. Все делало вечер несколько странным и напоминало о действительности.

— У нас, господа, здесь ведь имеется большой гардероб, любезно предоставленный нам нашими свалийскими друзьями — для большего впечатления мы можем ведь и приодеться, чтобы уже ничто не могло напомнить нам об этих проклятых временах.

— Браво, браво, Полозов — молодчага, — подхватили сразу несколько голосов.

— Надо же, кроме того, и привыкать к приличной одежде — за несколько лет уже отвыкли.

Скоро за столом появились черные фраки, звезды, ордена, тугие крахмальные воротнички, тонкий запах французских духов. Зазвенели рюмки, захлопали пробки, раздались напыщенные, вылощенные тосты — французская речь…

Кто-то предложил тост за удачу поручику Чернавскому.

Принял тост и отвечал Булькин. Язык, уже прилично размякший от шампанского, был тяжел и неповоротлив.

— Я, господа, передам поручику Чернавскому ваше горячее внимание и поддержку. Завтра вечером мы с господином Бергом будем уже в дороге, мы сделаем Барановск центром спасения нашей дорогой, поруганной извергами Родины.

Через несколько часов от шампанского, от обильных закусок, от яркого света собрание стало шумным и пьяно разноязычным. Кто-то вспомнил старый армейский анекдот о денщике и офицере, кто-то по-матерному зло и громко ругался, кто-то пел заплетающимся языком «Боже, Царя храни», «Яблочко», кто-то доказывал превосходство русской армии над всякой другой, вспоминал блестящие парады и опять ругался и опять пел…

…А в нескольких шагах за стенами свалийского посольского особняка горели в красном огненном пожаре российские просторы, бился горячим ключом огненный пульс революции, срывались последние тряпки гнили и мишуры бывшей российской оголтелой державы.