Чёрный рыцарь - страница 6

И вдруг — совершилось нечто неожиданное-негаданное.

С горестью вспоминают восточные поэты разрушенный крестоносцами дворец султанши Зейнаб. С восторгом они описывают его изумительную прелесть. Сады вокруг были одним из всемирных чудес. Природа, казалось, для этого уголка истощила все свои сокровища и окружила его пустыней, потому что у неё не хватило более творческих сил. Всевозможные пальмы в самых неожиданных сочетаниях высоко подымали свои венцы над цветами, аромат которых густо наполнял воздух, а краски заставляли небесные зори краснеть от зависти. Платаны, магнолии, тамаринды и сикоморы переплетались в тёмные своды и аллеи над медленно бегущими ручьями, звон которых наполнял весь этот дворец вместе с задорными криками птиц и тихими звуками эоловых арф, касаясь которых, ветер издавал такие задумчивые мелодии, что поэтическая грусть невольно охватывала счастливца, проникавшего сюда. Говор фонтанов смешивался со звуками флейт, потому что в самых тёмных уголках сада размещены были невидимые музыканты, наполнявшие его вечерний сумрак наивными и нежными песнями. Они, казалось, вместе с горячим дыханием Аравии залетели сюда на крыльях самума. Цветы — всюду и везде; благоуханные травы выстилали скаты холмов, на которых красовались беседки — приюты страсти и неги. И весь этот сад, все эти певцы его замирали и таились, когда на высоте, с вершин великолепных мандрагор, начинал свою торжествующую песню персидский буль-буль. Соловьи эти налетали сюда преимущественно. Они любили эти сады, любили этот уголок, окружённый песками пустыни словно драгоценный изумруд, вправленный в золото. И посреди этого сада, весь сквозной, весь в разных арабесках и каменных кружевах, подымался такой дворец, который поэты Сирии, Омана и Неджды называли перлом вселенной, мраморною песнею любви, осуществлённым сном Сулеймана ибн Магома, славившегося по всему мусульманскому Востоку своею чудною фантазией. Воздушные своды покоились на тонких и грациозных колоннах: казалось, самые нежные цветы далёкой Индии обратились в серпентин и порфир, гирлянды их окаменели, чтобы украсить его белые стены своими причудливыми сочетаниями. «Я не хочу твоего рая, о, Пророк! — восклицал Мурад Великолепный, лучший поэт того времени. — Я не хочу его дворцов и гурий, его садов и вечных наслаждений… Дай мне жизнь в „убежище радости“ (так назывался этот уголок) — и я откажусь от бесконечных дней среди небесного Эдема, от красавиц, обетованных тобою»… Случалось, что крестоносцы проходили мимо, но они знали, что тут нет ни воинов, ни врагов. Они отдыхали в тени его садов несколько времени и, упоённые, ничего не тронув и ничего не разрушив, оставляли его сиять и радовать взгляды человека… Но увы! Так продолжалось недолго.

Чёрный рыцарь проходил мимо со своим отрядом.

Его солдаты утомились, кони чуть переступали с ноги на ногу, жажда томила и тех, и других, когда горячий ветер сирийских степей принёс к ним благоухания этого сада.

Казалось, смиловавшаяся пустыня звала их в своё таинственное убежище… Казалось, это был первый посланец рая, первый привет его… Живо повернули туда своих коней мрачные воины, и солнце ещё не закатилось, когда они уже остановились в изумлении перед облаками пышной зелени, облекавшими дворец.

У ворот встретили их красивые ливийские рабыни с питьями и яствами. Сама дивная Зейнаб ждала их на мраморной лестнице дворца…

Но рыцарь не принял ни яств, ни напитков… Медленно и осторожно въехал он в пышную аллею и, убедясь, что дворец не защищён, подал сигнал… Боевой клич впервые всколыхнул напоённый благоуханиями воздух; в сумраке, полном неги и лени, зазвенели мечи… Отчаянные вопли наполнили окрестность — и отовсюду на призыв их, из самых мрачных далей сожжённой небесами степи, стали сюда сбегаться волки, шакалы и пантеры. Дружина Чёрного рыцаря оказалась достойною этих союзников. Под её мечами падали безоружные невольники, женщины и дети. Султанша Зейнаб в ужасе бросилась в отдалённейшие закоулки своего дворца, но Чёрный рыцарь уже заметил её и последовал за нею и её девушками. Скоро весь этот дворец был во власти крестоносцев. Они поставили караулы к воротам дворца и сада. Рыцари приказали зажечь все лампы с благовонным маслом, опустошили все кладовые и подвалы, вытащили всё, что только было здесь вкусного или ценного, — и после злодейства начался пир, перед которым побледнели оргии Тиберия и Нерона. Тихая ночь, словно притаясь от ужаса, слушала до рассвета крики и стенания несчастных пленниц. Ни один соловей не запел в ветвях мандрагоры, ни одна птичка не подала своего голоса с высоты чинар и магнолий; только далеко-далеко слышалось зловещее карканье вороньих стай, и когда утро проснулось, открывая миру голубые очи своих небес, — вокруг дворца оказались целые стаи этих жадных птиц.