Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной - страница 10

13 февраля, то есть за неделю до решения областного совета, группа карабахских армян провела на площади Ленина другое беспрецедентное мероприятие – несанкционированный политический митинг. Собравшись на площади, несколько сот человек потребовали воссоединения Нагорного Карабаха с Арменией. Толпу митингующих окружило двойное или тройное кольцо милиции, но милиционеры были местными армянами. Заранее предупрежденные о предстоящем митинге, они не вмешивались.

Организаторы митинга намеренно подгадали день его проведения так, чтобы он совпал с возвращением делегации творческой интеллигенции армян Карабаха ездившей в Москву с петицией. Возглавляла делегацию местная актриса, армянка Жанна Галстян. Она первой выступила перед митингующими с короткой и яркой речью. "Выйдя сюда, карабахцы убили в себе раба", – с воодушевлением заявила она (2). В ответ толпа стала скандировать по-армянски: "Миацум" – "Единение". Это слово стало символом карабахской политической кампании.

У организаторов митинга были все основания бояться. Трудно припомнить, кто и когда в Советском Союзе осмеливался бы организовать политическую демонстрацию. По крайней мере, два активиста впоследствии признались: они пребывали в полной уверенности, что их арестуют (3). Во избежание возможных арестов, они сочинили лозунги, из которых явствовало, что участники митинга являются лояльными советскими гражданами, действующими в духе гласности. На транспарантах, которые несли митингующие, было: "Ленин, партия, Горбачев!"

В те февральские дни 1988 года многие советские руководители вдруг осознали, что стоят на ногах совсем не так твердо, как им казалось. Две составные части коммунистической партии открыто спорили друг с другом, и московское руководство быстро пришло к выводу, что мятежников нельзя сокрушить привычными силовыми методами.

Применив на практике дух новой горбачевской терпимости, Политбюро объявило лидерам азербайджанской компартии, что они должны действовать исключительно "партийными методами" – убеждением, а не силой, – чтобы погасить конфликт. Горбачев также принял решение, что ни местным карабахским армянам, ни азербайджанским республиканским силам безопасности нельзя доверить восстановление порядка в регионе и направил из соседней Грузии в Карабах батальон мотопехоты 160-го полка внутренних войск МВД СССР. Впоследствии оказалось, что контингенту внутренних войск МВД пришлось пробыть там почти четыре года (4).

В Степанакерте тем временем митинги становились все громче. Через неделю после первого митинга на площади Ленина собиралось уже несколько тысяч человек. Жанна Галстян вспоминает, с какой почти религиозной экзальтацией люди освобождались от страха, укоренившегося в душах советских граждан. По ее словам, "все проходило очень спокойно, люди стояли, как на церковной службе".

Московский политолог, армянин Александр Искандарян, выезжавший в Степанакерт, чтобы стать очевидцем происходящего, говорит, что обнаружил там "стихию" в действии: "Я увидел нечто стихийное, я увидел сгусток энергии, которую можно было направить в любом направлении. На самом деле, поначалу конфликт протекал в очень спокойной формеї Это было просто удивительно. Я никогда не видел ничего подобного в Советском Союзе – да и нигде больше" (5).

Однако в Нагорном Карабахе проживали не только армяне. Примерно четверть населения – около сорока тысяч человек – составляли азербайджанцы, теснейшим образом связанные с Азербайджаном. Внезапный взрыв протеста в населенном преимущественно армянами Степанакерте, сколь бы мирным он ни был по своим внешним проявлениям, не мог не вызвать сопротивления азербайджанской общины.

В Степанакерте достаточно посмотреть вверх, чтобы увидеть городок Шуша, расположенный на горе прямо над карабахской столицей. 90% жителей Шуши были азербайджанцы. Возмущенные, они начали готовить ответные акции протеста.

События развивались стремительно. Восемьдесят семь депутатов-армян, входивших в областной Совет, воспользовались своим правом и объявили о созыве внеочередной сессии в субботу 20 февраля. Два высших партийных руководителя – остававшийся верным Азербайджану местный армянин первый секретарь областного комитета компартии Борис Кеворков и первый секретарь азербайджанской компартии Кямран Багиров – попытались сорвать работу сессии, но их усилия оказались тщетными.