Чёрный смерч - страница 19

Заполыхали очистительные костры, разожжённые женским, тёртым огнём. Лишаки разделись донага, оставив в гостевой хижине все свои вещи. Пятнадцать немолодых женщин из всех семей рода ожидали в доме, лёжа на освящённых шкурах, словно роженицы. Этих женщин вскоре нарекут матерями новых родичей. Младенец, принесённый беженцами, ни о чём не ведая, спал под присмотром чужих людей. В сегодняшнем действе он не участвовал – через пару дней его будет усыновлять собственная мать. И свои, и пришлые сошлись, что так всего правильнее. Одно дело – названное родство, совсем иное – родство кровное, и лучше в них не путаться.

На каждый из костров хозяйки навалили по целой охапке свежей душицы и блоховника, что на рассвете были собраны в окрестных рощах. Густой пахучий дым окутал фигуры стоящих. Калюта дребезжал брекотушками, хрипел что-то неразборчиво, отпугивал недобрых духов. Те из женщин, что постарше, недовольно поджимали губы – слаб шаман, не видно в нём настоящей силы. Матхи уже и не жил, считай, а сила в нём была. А этот – нехорош, как только в степях с диатритами управляться умел? Настоящий шаман во всякое время дня любое колдовство справить может: а этот – то ли себя бережёт, то ли не может толком к предкам обратиться? Одно слово – слаб шаман. Потому, должно, и торопится себя проявить – этакое дело затеял: не дождавшись, пока прежнего шамана похоронят. Да и Ромара бы подождать не мешало – тоже не последний в роду человек… Впрочем, старух никто не слушал: в праздник брюзжать – себя не любить.

Воины стояли позади лишаков – по два вооружённых охотника за спиной у каждого из будущих членов рода. Первый из охотников вооружён швырковым копьецом из птичьей кости, второй держит ременное боло с гроздью каменных желваков. При такой охране, поди, никакая вредятина к костру не проползёт.

Ещё минута, и очищенные от всего инородного люди смогут родиться второй раз – детьми Лара. Шаман вскинул бубен, загудел резко и незнакомо:

– Смотрите!..

Крик многих людей слился в единый вопль. Каждый кричал своё, но испуг, ярость и отвращение были общими для всех. Казалось бы, минуту, один удар сердца, миг назад перед глазами всех стояли обычные, хоть и странноватого вида, люди, обнажённые и слегка напуганные предстоящей церемонией, а теперь среди них объявились три приземистые фигуры в одежде и при оружии.

Чужинцы! Подменыши! Оборотни-мэнки!

Первыми опомнились воины, стоявшие за спинами у чужаков. То ли просто приучены были не зевать по сторонам, то ли Калюта успел чего шепнуть, когда вздумал целоваться при встрече. Разом свистнули арканы, плотной петлёй ложась на горло тех, кого едва не приняли в свой род. Кроме охранников и вождя, все остальные мужчины пришли на площадь без оружия, но и без того у оборотней не оставалось ни единого шанса вырваться из плотной толпы. Тейко коротко крутанул священный кистень, и один из врагов упал с разбитой головой.

– Живьём взять!.. – Дребезжащий старческий голос разом перекрыл разгневанный рёв мужчин и исступлённый женский визг. Те, кто обернулся на крик, увидели в самых задних рядах иссушенного временем безрукого старика.

Ромар! И когда вернуться успел, как в селение прошёл незамеченным? Об этом сейчас никто не думал. Главное сейчас творится между костров перед женским домом. А Ромар на то и Ромар, чтобы прийти вовремя.

Один из оборотней мёртво обвисал в руках Данка, кровь лужицей растекалась в пыли. Двое других хрипели, придушенные ременными удавками, кроме того, каждого из них держали ещё по двое охотников. Чернобородые, вместе с которыми в селение проползла зараза, подчиняясь короткому приказу, ниц лежали на земле и не смели поднять голов.

Ромар, пройдя сквозь раздавшуюся толпу, на мгновение склонился над убитым, убедился, что тот на самом деле мёртв, затем повернулся к пленникам.

– И впрямь – мэнки, – протянул он, и лишь тогда люди заметили, что на площади, где только что каждый кричал своё, стоит глухая от дыхания сотен людей тишина.

Ромар наклонился к одному из чужинцев, тому, что прежде притворялся женщиной. Заглянул в раскосые глаза. Гривастый бестрепетно встретил взгляд колдуна, широкий рот растянулся в улыбке.