Черный снег на белом поле - страница 6
А это кто? Крылатые музы? Считается, что их мать — Мнемозина — обладает всеведением. Почему у каждой серьга в одном ухе? Или их маркируют по примеру орнитологов? Отслеживают маршруты. К этим переносчикам идей лучше не приближаться. Они дыхнут — и подцепишь заразу похуже птичьего гриппа. Не без основания вдохновение поэта сравнивают с вызыванием духов умерших или снисхождением во ад (в обоих случаях для того, чтобы познать неведомое). [76]. Поэтому аэды (от греческого — соловей) — зачастую поют, сидя среди зарослей «цветов зла».>[4] Помните, как в «Фаустусе»? Муза безумного композитора Адриана Леверюона оказывается бесом. И он уверяет, что вдохновение «ныне можем предложить только мы... это тебе, милый мой, уже не классика, это архаика, самодревнейшее, давно изъятое из обихода»...
А это кто взлетел на такую высоту? Это Нобелевским лауреатом стал академик Сахаров. Деньги динамитного короля Нобеля производят взрывы, более сильные, чем взрывчатка. Они запускают «на орбиту» не с космодрома, а прямо с места подрывных работ. Оттуда, где подрываются традиционные устои и государственность.
Дело к ночи. Захлопали совиные крылья. Дьяволица Лилит летит на кровавую охоту. В старые времена, когда предусмотрительные люди рассыпали у кроватки новорожденного пепел, наутро обнаруживали следы птичьих лап... Детоубийство вообще порхает как птичка. Ну, «залетела» девочка. Легкомыслию кажется, что, избавившись от бремени, можно беззаботно лететь дальше. О воздушных мытарствах не думает почти никто.
Запахло табачком. Индейские вожди порхают. Или шаманы? Чтобы «улететь», прикурили от адского пламени и утыкались перьями орла. Одетая в перья душа обретает крылья. Человек уподобляется пернатому змею — извергает из пасти дым и парит.
Из такого полета можно и не вернуться.
А можно возвратиться — пророком. Психоделическим.>[5]
Орел — человеческий гений, поднимающий мысль ввысь. Так писал Уильям Блейк. Его собственные мысли парили зачастую в нечеловеческом поднебесье. Почитатель безумного Сведенборга, он и сам был визионером. Периодически видел «ангелов», демонов и «святых». Однажды проспал трое суток, а, проснувшись, рассказывал, что общался со своим умершим братом.
Вот его знаменитая картина «Великий Архитектор».
На ней «Бог Отец» наклонился над черной бездной. Что он там делает циркулем? Создает порядок? Нет. Ограничивает его. Очерчивает круг законов. Обозначает пределы воображения. Впрочем, и сам «Ветхий Днями» ограничен: вписан в солнечный диск. За его окружностью — лишь развеваемые ветром седые волосы и борода. Таков намек на возможность вырваться в мир духа и освобожденного воображения. Только в нем и можно обрести счастье. Так казалось Блейку.
Пятилетний мальчик стоял рядом с искореженным автобусом. Только что произошла автокатастрофа. На обочине умирал старый вождь индейцев пуэбло. Он не стонал. Он пристально смотрел в глаза малышу. Чуть пошевелился. Джиму показалось, что два или три духа, вышедшие из мертвых, устремились прямо в него.
Таково начало легенды. Мифа о том, как человек открыл двери, вышел из буржуазной обыденности, прошел анфиладой смертных грехов и вошел... в смерть. Продолжение будет потом.
Рационализм Запада— словно ржавчина. Покрыл грязным слоем все движения души человеческой. Она заскорузла в самодовольной неподвижности. Скучный рационализм явно провоцировал человеческое воображение. Каким бунтом оно могло ответить в пуританской, чинной и внешне богобоязненной Англии? Весь ее деспотизм, все ее человеконенавистничество Уильям Блейк соотнес с Самим Богом. И, напротив, зло — энергию, воображение, ад — считал созидательными. Присущее этой силе Желание имеет явное превосходство перед Разумом.
В тридцать три года он написал «Бракосочетание Неба и Ада».
«Как слыхал я в Аду, древнее пророчество, что по прошествии шести тысяч лет мир сей пожрется огнем, истинно. Ибо Ангелу с мечом огненным уже велено оставить стражу у древа жизни; и как свершится сие, пожрется все творение и явится бесконечным и священным, как ныне развращено оно и конечно. Придет же сие чрез очищение чувственных наслаждений. Но сперва нужно избавиться от самой мысли, что есть человеку тело отдельно от души его; и сие сделаю я сам, печатая сатанинским способом с помощью кислот, кои в Аду целебны и благотворны, растворяя внешние покровы, обнажая потаенное бесконечное. Если б расчищены были двери восприятия, всякое предстало бы человеку, как оно есть — бесконечным».