Черный соболь - страница 10

— Что же за отношения у вас были, если вы сделали Ромину такой дорогой подарок?

Таюрский с вызовом поднял голову, на темных скулах обозначились тугие желваки.

— Нешто рассказать? — С минуту он глядел на следователя, раздумывая, потом добавил с кривой усмешкой: — Вы все равно не поймете… Ну да ладно, слушайте…

Невысокие горы, кое-где покрытые багульником и молодым березняком, с двух сторон нависали над узкой лентой Витима, который все время петлял, поминутно меняя направление, словно стремился уйти от обступивших его каменных громадин. Камень был всюду, и даже посредине реки, где, казалось, должна быть наибольшая глубина, громоздились одна на другую темные глыбы валунника, словно кто-то хотел перегородить бурные и своенравные воды каменной плотиной.

У камней то и дело закипали водовороты, и водитель юркого катера изыскательской партии, захвативший Валентина в Лосихе, осторожно обходил их. Катер шел по Витиму третий час, и Валька уже устал шарахаться по сторонам, когда на поворотах в низкий борт ударяла волна, и на него летели ледяные брызги.

Неожиданно стук мотора прекратился. Катер стоял посредине реки, а сидевший с водителем человек с черной бородкой, в синей меховой куртке торопливо дергал затвор своей двустволки. И тогда Валька увидел маленькую кабарожку. Высоко подняв мордочку и часто забирая передними ногами, она плыла прямо на них, видимо, спасаясь от волка или россомахи.

Человек в куртке выстрелил. Кабарге оторвало челюсть, она легла на бок и забилась. Вода вокруг густо окрасилась кровью.

— Дай-ка сюда, — не выдержав, Валька рванул у бородатого ружье и прицелился. — Вот и все.

— Молодец. — Человек в куртке повесил ружье через плечо. — Ты ведь из Осиновки? Так, может, зажаришь добычу-то? А я бы выпить принес.

— На кой она мне? — Валька усмехнулся. — Неровен час, еще увидит кто. Их ведь не бьют сейчас, запрещено.

— Ерунда. — Бородатый пренебрежительно дернул плечом. — Скажешь, Ромин добыл. По рукам, что ли?

Под вечер он действительно пришел к Вальке домой, и они долго сидели за бутылкой спирта, слушая, как на сковороде шипит и потрескивает нежное кабарожье мясо. До Ромина, видно, уже дошли кое-какие слухи о Вальке, потому что он то и дело сводил разговор на охоту, не замечая выразительного молчания Вари и осуждающих взглядов Валькиной матери.

— Вот бы сохатого повалить! — Он сжал в кулак крупную волосатую руку и рассмеялся. — Я об этом еще в Москве думал. Как, Валентин Ильич, сходим?

Поначалу Валька отмалчивался, потому что говорить открыто о таких вещах было не принято. Сохатых били по особым лицензиям, и тем, кто нарушал закон, прихо-: дилось совсем не сладко. Но Ромин как будто ничего не боялся. Валька уже видел, как он пристрелил среди бела дня козу, нимало не смущаясь присутствием его и моториста, и такое бесстрашие его подкупало. Сам он давно уже был не в ладах с законом и даже подумывал бро-. сить неспокойное свое ремесло, но начальник из Москвы, казалось, не видел в нем ничего плохого.

В тот день Ромин остался у них ночевать и потом за-: ходил еще несколько раз, пока Валька окончательно к нему не привык и не перестал таиться. Да и Варя с матерью уже не глядели осуждающе на статного гостя, который оказался веселым и приветливым человеком и, судя по всему, хорошо относился к Валентину.

Раньше у Вальки не было друзей, если не считать случайных редких знакомцев, научивших его пить водку и петь тягучие воровские песни. Может быть поэтому он так привязался к рослому и решительному начальнику партии, который отнесся к нему без всякого предубеждения и никогда не колол ему глаза прошлым.

За всю свою жизнь Валька не был нигде, кроме родной деревни, да еще Лосихи, и он гордился дружбой с Сергеем Николаевичем, который много повидал на своем веку и вне всякого сомнения был значительным человеком, если ему доверили руководить другими людьми. Валька знал, что бабы в деревне не прочь посудачить о причинах его дружбы с Роминым, но сам об этом не задумывался. И не только потому, что Сергей Николаевич, который был так непохож по внешнему виду и по разговору на жителей Осиновки, не брезговал его компанией, если доводился случай выпить стакан-другой под рябчика или кабарожку, просто он не считал себя таким уж никчемным человеком, как, может быть, казалось кому- нибудь в деревне, и видел, что Ромин тоже так не считает.