Чёроне море страха - страница 3

  Вадим шёл и видел, что те, кто сейчас стояли там, на глазах у толпы, совсем не походили на артистов. Эти несколько человек. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, в напряжённых позах. Словно в горах. Словно в ожидании выстрела из-за каждой скалы. На концерт это не походило. Один из них что-то кричал в микрофон и голос его громким эхом разносили динамики по всей площади. Но здесь, в стороне, Вадим не мог разобрать ни одного слова. Многократно отражённая окружавшими площадь домами, речь напоминала бессмысленный сумбур. Вадим и не пытался к ней прислушиваться. У него было своё дело.

   Шагая вдоль дома, Вадим вдруг заметил, что чёрные фигуры не просто стоят. Вся их масса на площади незаметно, еле-еле, двигалась в одном направлении, словно единый организм. Они сбивались в кучу всё плотней, оставляя позади свободное пространство. Двигались они в направлении памятника. Со стороны это было хорошо заметно.

  Перед памятником стояла горстка людей. Об этом можно было скорей догадаться, чем воочию увидеть столпившихся там. Высокая чёрная стена с колыхавшимися наверху касками не давала возможности разглядеть попавших в живое кольцо. На военные действия это не походило. Нигде он не видел оружия. Те, зажатые у памятника, тоже не походили на военных. Никаких угроз, проклятий, приказов он не слышал. Лишь несколько плакатов торчало перед памятником, возвышаясь над чёрной стеной.

  Вадим миновал длинный дом и свернул направо, к дому, на первом этаже которого размещалась фарматека. Расстояние до неё было гораздо меньше, чем до памятника. Всего несколько метров. Миновав узкий проезд между домами, Вадим заметил, что из-за домов в проезде показались две странные фигуры, и двигались они в сторону площади. Если бы не плакат над головой одной из фигур, можно было бы подумать, что они тоже хотят попасть в фарматеку, медленно передвигаясь по проезду. Но Вадим уже шагал по тротуару, совсем не ожидая, что шум и крики за спиной заставят его обернуться. Он был не глухой. Он не мог не обернуться. Вадим любил свою старенькую маму и не думал об этом впоследствии, как о смягчающем обстоятельстве.

  Позади, в проезде, где только что не было никакого оцепления, он увидел три чёрные фигуры, выглядевшие гигантами на фоне тех двоих, кого они обступили. Это были пожилые мужчина и женщина, фактически, сухонький старичок и старушка. Им было бы более уместно сидеть дома у экрана визора, а не стоять здесь с плакатом. У кого из них был плакат - этого Вадим не успел понять. Плакат валялся на мостовой с переломанным пополам тоненьким древком. Вадим невольно остановился. Никто не обращал на него внимания. Одни были заняты своим делом, другие - свей работой, для которой их пригнали на площадь в таком количестве.

  К одному из обломков древка была прибита картонка, вернее, кусок картонки. Второй кусок, оторванный, валялся неподалёку. Вадим не задумывался над тем, зачем он это делает. Он просто стоял и машинально замечал все детали. Когда ещё сознание отвыкнет от необходимости контролировать обстановку, ловить каждый шорох. На целой когда -то картонке было намалёвано чёрным цветом большими буквами два слова, одно под другим. На той картонке, что осталась на древке, были видны буквы "ПРЕЗИ" и "УХО". Бросив взгляд на другой кусок, Вадим увидел остатки слов: "ДЕНТ" и "ДИ!". Он невольно присвистнул: "А старички-то боевые. На президента замахнулись. Вот тут какая каша варится, пока меня не было".

  Длилось это какие-то мгновенья и ничто не предвещало вспышку. Ту вспышку, что не раз спасала его за полгода. Сослуживцы, кто без такой вспышки, возвращались домой не сами. Их привозили. Вадим сам боялся своих вспышек ярости и каждый раз долго приходил в себя, виновато спрашивая в палатке после боя:

  - Парни, вы как? Я не перестарался? - Парни только молча хлопали его по плечу. Они опять остались живы.

  Вадим оставался спокойным и добродушным. Какие к чертям вспышки? Здесь родной дом вокруг. Здесь мир. Здесь свои. Но вдруг, вмиг всё перевернулось. Мир треснул, и трещина прошла здесь, через проход между домами, через его душу, расколов сознание и выпустив прочь, такое уютное, добродушие.