Чертополох - страница 27

Где же было старенькому храму вместить всех паломников? Далеко вокруг него разлилось человеческое озеро. Стояли под солнцем на монастырском дворе и в тени под деревьями. Не слышали ни возгласов, ни пения. Не видели икон святых, но крестились усердно и кланялись, припадая к земле, шептали молитвы свои собственные, с детства знакомые и голубое небо висело над ними куполом вселенского храма и благовоннее росного ладана пахли сосны и ели весенней смолой.

Поздно отошла обедня. Высоко уже стояло солнце, когда вышел из храма крестный ход. Расступались серые волны людские и двигался между ними золотистый поток. Колыхались хоругви и желтые огоньки свечей. Взволнованно и радостно переговаривались старые монастырские колокола. И всюду была красота, та, что крепче уз земных, сильнее страха загробного привязала к себе простое народное сердце.

А после долго еще тянулась общая трапеза. По очереди садились богомольцы за длинные столы. Всех накормил монастырь, напоил своим квасом шипучим.

Утомился отец-игумен, едва ноги держат. Отдохнуть бы теперь, а вместо того, едва отошла трапеза, пригласил он к себе в келью просторную гостей праздничных, дворян и купцов именитых, что не скупились на жертву обители от своих достатков.

Тут же, рядом с хозяином, сидит и отец Вонифатий, соборный протопоп из города, и мать Стефания, игуменья дальнего женского монастыря, и даже полковник Власенко, недавно назначенный здешним полицмейстером.

А поодаль, у окна, рядом с пышной махровой геранью, сидит молодая вдова купеческая Серафима Филиппьевна. Уважает ее отец-игумен за жизнь ее строгую, благочестивую, за постоянные заботы о нуждах обители.

Много интересных и почтенных гостей сегодня у отца-игумена, но всех любопытней фигура Володи Кирьюшина.

Назад тому года четыре умер Володин отец Семен Иванович, ситцевый фабрикант и многих домов и окрестных имений владелец. Кроме всего прочего, оставил он единственному сыну наличными без мала полмиллиона. Схоронил папашу Володя, сдал все дела старому приказчику, а сам махнул за границу, да и пробыл там три года с лишним. Говорят, что вокруг света объехал и в Америке побывал.

Что он там делал, — неизвестно, но, однако же, капиталов родительских не растранжирил и, вернувшись домой, приказчика своего усчитал до копеечки. Не пьянствовал и не развратничал, жил, как следует, но была и у него одна слабость: помешался Володя Кирьюшин на эксцентричности. Янки, что ли, его заразили, или папашина куражливая натура сказалась?.. Не было дня, чтобы Володя не выкинул какого-нибудь фокуса: то кучера своего оденет бедуином в чалму и в бурнус, то особняк свой городской велит выкрасить в серебряную краску… О многих его чудачествах рассказывали в городе, но и в них не выходил он из рамок дозволенного и никого ни разу не обидел.

Вот и сегодня Володя шутом нарядился: одел костюм белый фланелевый, что для тенниса, цветную сорочку мягкую, а на ноги — галоши высокие, ботики. Так и в храме отстоял, так и к отцу-игумену пришел.

Сидят гости, беседуют, пьют чай с медом из монастырской пасеки.

— Тесен храм-то у вас, тесен… — говорит отец Вонифатий. — Неужели же и в сем году не приступите к постройке?

— Повременить надо… — отвечает отец-игумен и звучит печально бархатный голос.

— Еще одно лето упустите.

— Что же поделаешь? Не сподобил еще Господь… Казны не хватает. Бедна еще обитель наша…

Вздохнул отец-игумен и опустил свою львиную голову.

Помолчали с минутку.

Тогда Володя Кирьюшин вставил в глаз стеклышко, да и спрашивает:

— А сколько еще не хватает у вас?

Встрепенулся отец-игумен.

— Да без мала тысяч двенадцать не достает еще против сметы.

— Гм… — произнес Володя и задумался о чем-то.

А на лице отца-игумена уже сияние. Молча и ласково смотрит он на Володю. И все вокруг притихли в ожидании и думалось каждому. «Что ему стоит? Возьмет и отвалит»…

А Володя поднял голову и спрашивает снова:

— А правду ли я слышал, что есть в вашей обители старец-молчальник?

Изумился слегка игумен: при чем, мол, здесь старец?.. Но отвечает:

— Не обманули тебя, сын мой, есть. Отец Виталий. Третий год уже безмолвствует…