Чертополох - страница 62
У Фени болит и слегка кружится голова. В маленькой комнатке жарко и душно. Девочка глубоко вздыхает, расстегивает пуговки на груди и снова склоняется над книгой:
«По ночам, когда в высокое венецианское окно глядят серебряные звезды, графиня не спит. Неслышно скользит она по пушистому ковру своей тюрьмы и слушает ночные шорохи, завыванья ветра и глухие удары колокола на башенных часах. Эльвира не решается лечь в свою роскошную белоснежную постель. Не смеет смежить утомленные, заплаканные глаза. Графиня чутьем угадывает замыслы дерзкого, ослепленного страстью, маркиза. Кто знает, какие потайные ходы устроены в этом средневековом замке? Стоит только Эльвире уснуть, как без звука откроется секретная дверь, искусно спрятанная за картиной, или зеркалом, и войдет маркиз, безумный от любви, пьяный от страсти, сильный и гибкий, как тигр, не знающий пощады…»
Феня откидывается на спинку стула и сжимает ладонями виски. Книга и лампа тихонько уплывают, и перед глазами Фени мелькают маленькие черные мухи, кружатся в бешеном вальсе и начинают расти… Вот, уже не мухи, а пушистые хлопья странного, темно-серого снега падают с потолка медленно, медленно…
Феня делает над собой усилие, встает и неровной походкой идет к двери. Сердце хочет выскочить из худенькой груди и внезапный припадок мучительной тошноты и слабости подкашивает ноги Фени. Она падает на кровать и лежит, закинув голову, судорожно глотая душный воздух. Потолок комнаты становится розовым, потом зеленым… Потом в потолке открывается маленькая дверца, и входит маркиз. На нем малиновый бархатный камзол. Маркиз улыбается и машет длинным гибким хвостом. Медленно, шаг за шагом он подвигается к Фене и протягивает огромные руки в черных перчатках. Где-то звенят колокольчики, сначала тихо, потом все громче, громче… Кто-то положил на голову Фени большой колокол и бьет в него часто и мерно… Страшные, черные руки маркиза сжимают горло Фени…
1915 г.
В пять утра
Надежда Леонтьевна молчала, бледная, с закрытыми глазами.
— Вы безумная мотовка! Разве можно так, без оглядки, тратить свои силы? Играть каждый вечер!.. Что с вами будет к концу сезона?
Вместо ответа Надежда Леонтьевна молча пожала худенькими плечами, закутанными в мех голубой лисицы.
Директор театра сердито повернулся к окну, стал смотреть в широкое стекло автомобиля.
— Я одного не понимаю, — не вытерпел он через минуту. — За что я плачу сумасшедшие деньги этой восковой кукле Волжиной? За весь месяц она выступала один раз и то лишь потому, что вы застряли в поезде. Помните?
— Помню, — улыбнулась Надежда Леонтьевна. — Еще бы я забыла! Я храню вырезки. Помню и восторги этого из «Отголосков»… Как же! «Вчера был дебют новой жемчужины труппы… Поздравляем дирекцию!.. Налицо все задатки крупного дарования, очаровательная внешность»… Ха!.. Помню!
— О-хо-хо!.. — вздохнул директор. — Подумаешь, рецензент из «Отголосков»!.. Кто их читает? Только мы, несчастные.
Он нагнулся и взглянул на маленькие часики, вделанные в стенку автомобиля.
— Так… Второго половина. А завтра репетиция.
— Вам-то что? Спите до вечера.
— Гм… Может быть мне и в контору не заглядывать? Передать вам и кассу, и контракты, и все? Оно бы кстати. И так уже в вашем распоряжении и труппа, и репертуар…
— Репертуар! Второй месяц ни одной новинки.
— А кто же тому причиной? Вы бракуете все пьесы… Да еще и читаете их по неделям. Авторы ходят, ходят… Смотреть жалко! Взять к примеру, хотя бы, эту… Как она? «Крылья Икара». Чем не драма? И рольки есть отличные и вообще, на мой взгляд, пьеска — хоть куда! С настроением и все такое… Кто ее знает? А вдруг — боевик? А вы ее забраковать изволили… Вчера автор был, молодой такой, веселый. Я ему возвращаю пьеску, а он смеется: «Ничего, — говорит. — Я терпеливый, лет через десять куда-нибудь пристрою»… Ха-ха-ха!..
— Ах, эти авторы!.. — морщится Надежда Леонтьевна. — О чем они думают, когда пишут свои пьесы? Хотят удивить мир! Гениальные головы и в каждой по дюжине откровений! Небо у них поет, волны — грустят. Герой не говорит, а вещает, как Заратустра, героиня непременно под семью покрывалами и, вместо монолога, должна плясать под звуки «marche funebre» и притом еще ее спина выражает «всю скорбь одинокой души»… Бр!.. Чего только нет в их несчастных тетрадках? И Бог, и Антихрист, и космос!.. А сцены не знает ни один из них. Судите сами. Вчера еще я видела такую ремарку: «Елена сидит с ногами в углу на розовой кушетке и играет своими косами. На ней — бледно-голубой дорожный костюм»… Каково? Боже мой! Откуда они? Где они живут, эти сочинители?