Чертополох - страница 67
Заклеив конверт, Тикстон подал его Картингу.
— Вот, — сказал он, — мой ответ мистеру Гудлю.
Личный секретарь сахарного короля встал и, взяв в одну руку письмо Тикстона, а в другую свой цилиндр, внимательно заглянул в темно-серые глаза писателя:
— Если я не ошибаюсь, мистер Гудль ждет вас?
— Вы не ошибаетесь, — ответил Тикстон и, весело кивнув Картингу, склонился над рукописью «Фиолетовой коровы».
Картинг вышел. Шоколадный шофер стиснул гуттаперчевую грушу и в тихой зеленой уличке раздался рев тигра — сирены, изготовленной по особому заказу мистера Гудля.
Неоконченная страница рассказа так и осталась неоконченной.
Тикстон выкурил две сигары, бродил в течение часа по своему садику, по узеньким, кривым дорожкам, таким же желтым, как усеявшие их осенние листья, и думал обо всем на свете, только не о своей работе.
Да, Чарльз Тикстон — уже известность. Две книжки его рассказов, в которых неумеренная фантазия автора вечно воюет с веселой иронией, лежат на окнах нью-йоркских магазинов, и растрепанные, замусоленные страницы их ежедневно переворачиваются в бесплатных читальнях, Тикстона знают уже и по ту сторону океана. Переводы «Необыкновенных рассказов» изданы в Лондоне, Москве и еще где-то в Японии.
Но Тикстон не сыт, ох, далеко не сыт от своей «литературы». Не будь у Чарльза отцовского домика на клочке земли за городской чертой, ему пришлось бы вспорхнуть к небесам, в тесную конурку на двадцатом этаже какого-нибудь небоскреба-муравейника.
Мог ли Тикстон сегодня утром позволить себе такую юношескую выходку? Конечно, он знает, что всегда полезно «попридержать товар», но… Дело Томаса Гудля — верней всего — только тысяча первая прихоть скучающего миллиардера, о которой он уже забыл раньше, чем маленький бедняк Тикстон успел так «гордо отказать»… Ха! Красивый жест! Кто видел его? Чьи ладони наградят его аплодисментами? Что же? — лет через пятнадцать-двадцать, когда Тикстон распродаст в розницу, за гроши, весь скромный запас своего таланта, своей выдумки и энергии и когда катар желудка в компании с малокровием уложат Чарльза на дно могилы пятнадцатого разряда, а критики туземные и с того берега установят точную биржевую котировку «безвременно угасшего таланта», — тогда с королем сахара Томасом Гудлем баловница судьба сыграет еще один необыкновенный случай: мистер Гудль окажется владельцем автографа знаменитости, удивительного, небывалого, единственного из всей громадной коллекции, — автографа, который достался миллиардеру совершенно даром!
А между тем… Забавно было бы взглянуть поближе на одного из этих королей. Подышать воздухом палаццо на пятом авеню…
Чарльзу вспомнились рассказы его няньки старухи индианки о чудесной жизни в этих домах. По ее словам, там все, сплошь, было из золота: столы, кровати, даже стены… Полы там моют шампанским, лошадей кормят спаржей и ананасами… Ух!..
Тикстон весело рассмеялся и пошел обедать. Под ногами писателя шуршали листья… Тишину осеннего вечера, полную тонкой красивой грусти, неожиданно прорвал знакомый уже Чарльзу бешеный рев тигра. Писатель быстро обернулся и на темной дороге увидел два нестерпимо ярких оранжевых глаза.
Через минуту огромный, длинный, как вагон, шоколадный, казавшийся теперь в сумерках черным, автомобиль Томаса Гудля во второй раз остановился перед домом Тикстона. Писатель негромко, но весело свистнул и отпер дверь.
«Так вот он какой…» — думал Тикстон, рассматривая мистера Гудля, сидевшего на диване, на том же месте, где утром сидел его секретарь.
Вероятно, это же самое думал и Томас Гудль, поглядывая на писателя. Оба молчали. Картинг был тут же, на этот раз скромно поместившись сбоку, на стуле у дверей.
Сахарный король еще не казался стариком. Черный и длинный, как его сигара, сухой и тонкий, как спичка, и совсем не похож на свои портреты, помещенные в нью-йоркских журналах.
Из троих молчаливых джентльменов, сидевших в кабинете автора «Необыкновенных рассказов», — сахарный король был первым, кому наскучило безмолвие. Он шевельнул большим пальцем левой руки в сторону своего секретаря и сказал:
— Объясните!