Чертов узел - страница 6

«Вот молодцы, что пришли! Он вас не забудет!» Прикинь, в таком месте работает и в бессмертную душу верит, — Виктор повел глазами в темный угол, завешанный иконами, где на лике Богородицы еще мерцали отблески прошедшего дня: — А может быть и правда душа есть, и она бессмертна? — не дожидаясь ответа, он выпил за помин и, чувствуя, что какая-то важная мысль безнадежно упущена, раздраженно сказал: — Кто-то из наших знакомых убил! Хоть бы зацепку какую найти…

— Есть зацепка! — глядя в сторону, приглушенно буркнул Алексей. — Только, между нами. Пока… Помнишь, у меня был австрийский штык? Так вот, он пропал осенью. Местные даже у своих ножи воруют. Обокрасть русского — почитают за подвиг. Так вот, тем штыком убили.

— Отчего ты так решил? — вкрадчиво спросил Виктор, подливая водки в стаканы. — Разве ни у кого в округе нет длинного ножа?

— Чабаны и браконьеры длинными не пользуются — только туристы, и то «чайники», — пробормотал Алексей. — А они — народ вежливый. Да и с чего бы Алик отбивался от вооруженных незнакомцев кулаками?.. Будешь в избушке — посмотри, там возле крыльца тал растет, в метре от земли над тем местом, где труп лежал, на кожуре четкий отпечаток рукоятки штыка. Уж его-то трудно спутать с чем другим. Кто-то как замахнулся — так и припечатал… Спросишь, почему следователю не сказал? — поднял глаза Алексей.

— Догадываюсь!

— Правильно. Сидел бы сейчас в «крытке» и доказывал, что я не хряк, — он помолчал, морщась от застарелой обиды, заговорил, оправдываясь: — О многом передумал я за эти дни. Ведь кто-то же убил и ходит среди нас. Нож у меня могли взять только местные и двое или трое русских, знавших Алика.

Толика Колесникова на несколько рядов проверили, Тимоха в городе, говорят, торгует компьютерами и иномарками. Если бы он захотел отмстить Алику, ему пришлось бы и нас с тобой убирать — слишком много мы знаем про его дела, когда здесь колонией жили. Был тут еще один русский — Боря!

Осенью он с Аликом траву резал. Чудак! Нашел окровавленную телогрейку в верховьях Байсаурки и понес ее в село показать участковому: хотел перед местной властью выслужиться. А та проверила самого Борю и оказалось, что он во всесоюзном розыске по алиментам. Посадили. Вот и получается, что, кроме местных, убить-то некому. Хотя… Не могу поверить, что среди здешних браконьеров и чабанов есть такой умный, что убил и помалкивает.

Давно бы об этом все знали. Они самогон-то тайком выгнать не могут, куда уж им об убийстве молчать.

Стемнело. В проеме открытого окна показалась вечерняя звезда. Алексей скосил на нее глаза, вздохнул:

— Там, когда жили колонией, бывало, покажется в окне, — кивнул на планету, — значит, скоро рассвет. Я по ней просыпался как по часам. — Он грустно усмехнулся и спросил: — Не жалеешь, что развалилась наша хипповская кооперация? — Пока Виктор пожимал плечами, собираясь с мыслями, добавил: — А я иногда жалею. Головой-то понимаю: глупо жили, и даже пошло, рано или поздно все могло кончиться еще хуже, чем случилось, но ведь было то, чего, наверное, никогда уже не повторится и что до сих пор греет душу… Знаешь что?

Виктор взглянул на него и пожал широкими плечами.

— Свой круг! Были и сволочи, но свои сволочи. Тебе еще предстоит понять, что такое гордое одиночество, если, конечно, останешься здесь…

Туфта все это и интеллигентский бред. Одинокий и свободный — всегда слабый. Только если за твоей спиной организация — ты человек, а не дерьмо.

— Леха, да ты среди свиней стал настоящим коммунистом! — тихо рассмеялся Виктор. — В городе бывшая партийная братия, из самых идейных, грозится побросать партбилеты, божится в ненависти к большевизму, а ты, значит, обратно: «День за днем бегут года — зори новых поколений, но никто и никогда не забудет имя — Ленин…» — Он снова взглянул в потемневший угол с иконами: — Так не примут ведь тебя в партию по недостатку классового атеистического сознания. Гляжу, в Бога ударился? Впрочем, сейчас это в моде.

Алексей протер стекло керосиновой лампы, зажег фитиль. Заплясали тени на стенах. Мутный коптящий огонек ярче высветил строгие лики в углу.