Чертово колесо - страница 17
Маша курила на балконе. Смотрела в парк. Парк наполнялся отдыхающей публикой. Пестрели обновленные краской аттракционы. Лодки Чертова колеса тоже были выкрашены в вульгарно яркие цвета.
На балкон выбрался муж; был в старом, обвислом трико.
— Ты много куришь, Машенька!
— Я знаю, — ответила.
Муж взялся за старенький, попорченный дождем и снегом столик, потащил его к стене.
— Ты последнее время чем-то озабочена. Что-то случилось?
— А что такое? — спокойно спросила.
— У тебя так часто меняется настроение. — Установил столик между перилами и стеной.
— Странно-странно, — курила. — Что же ты раньше этого не замечал?
— Что? — спросил муж. — Наверное, ты устала?
— Устала-устала, — усмехнулась Маша. — Что ты делаешь?
Муж переступал через высокий порог; уходил в комнату.
— Да лыжи… надо повесить… мешают… под ногами…
Маша смотрела на парк. Вдруг заметила: дрогнуло Чертово колесо, качнулись его лодки; затем снова замерло. Маша со странной страстью следила за изменениями, которые происходили там, за рекой.
Неприятный деревянный стук заставил ее оглянуться. Муж втаскивал громоздкие, нелепые лыжи, свои и сына.
— Помоги, — попросил. — Будь добра… — Прислонил лыжи к перилам, начал взбираться на столик. — Как бы не улететь…
— Такие, как Ты, не летают, — усмехнулась Мария, но смотрела в спину мужа жестким взглядом. Тот крепил лыжу на высокой ржавой скобе, тянулся; из трико свешивалась жирноватая складка живота.
Маша перевела взгляд на парк. Чертово колесо крутилось. Медленно, тяжело, неповоротливо, но плыли по майскому воздуху его лодки. Маша оскалилась в победной улыбке.
— Ты чего? — Вопрос мужа — как удар. — Давай лыжу-то.
— Смотри, — сказала резким, пугающим голосом, ткнула лыжей в сторону парка.
Муж непроизвольно оглянулся, качнулся на столике. Быстрый и решительный толчок лыжей в обрюзгший бок — и он, давно обреченный, тряпично взмахнув руками, пропал. И туда, куда он пропал, Мария швырнула и лыжу. И смотрела-смотрела-смотрела странным, маниакальным взглядом на Чертово колесо. Оно было в безостановочном, победном движении.
Изумрудная дымка обволакивала деревья. Темнела река. В парке гремел репродуктор популярными песнями. Гуляли отдыхающие. Работали аттракционы. Женщина на балконе развешивала мокрое, липкое белье. Потом, взглянув на парк, вернулась в комнату.
— Чтобы у них уши повяли…
— Что такое? — спросил Павел, листая новый журнал по своей специальности.
— Сезон открыли в парке… Закаруселили…
— Да? — заинтересовался Павел, поднялся с кресла, пошел на балкон.
Закурил. Смотрел сквозь прорези мокрого белья на парк. Неотвратимо и победно крутилось Чертово колесо. Лодки летали в светло-синем, свободном небесном пространстве.
— Павлуша! Я стираю-стираю, а ты коптишь. — Голос жены — как удар.
— Да-да, — поспешно загасил слюной сигарету.
— К тебе там пришли…
— Кто? — удивился.
— Да что-то с соседом, — показала глазами себе под ноги. — Допился… любитель…
Павел направился в коридор, жена остановила его.
— Я подремлю… устала… Ключи возьми…
— Да-да. — Вышел в прихожую. В дверях стоял, маясь, моложавый человек в кожаной куртке. — Минутку-минутку. — Искал ключи, нашел их, зазвенел, как бубенчиками. — Ну, что случилось?
— Не знаю, — пожал плечами моложавый человек. — Чего-то у дядьки живот…
— Племянник? — закрывал дверь. Хруст ключа в скважине.
— Да, приехал вот я…
— Пошли-поехали…
Быстро спустились по лестнице. Дверь в квартиру была открыта. Сосед-автолюбитель грузно лежал на диване, стонал. Павел задрал ему майку, принялся мять живот, прислушиваясь к больному организму. Сосед ойкал.
— Павлушенька, ты? Вот… доносился… как дурак с торбой!
— Спокойно-спокойно, ничего… — Оглянулся на племянника: — Ноль три!
— Боже мой! — испугался сосед. — Что же это у меня, Паша?!
— Пока ничего. Грыжа. Всем грыжам грыжа…
— Я вызвал, — появился из коридора племянник.
— Прекрасно! — улыбнулся Павел. — Все будет тип-топ… Еще в гонках… Я покурю… на балконе?…
— Э… э… там бензин, — простонал сосед.
— Да-да, — вспомнил Павел. — Тогда на кухне…
Стоял у кухонного окна, смотрел сквозь пыльное стекло на парк. Крутилось-крутилось-крутилось Чертово колесо как знак необратимых изменений.