Чертово колесо - страница 9

— А мама где?

— Купается, — буркнула дочь.

— Ага. Уроки сделала? Мне никто не звонил? Я тебя спрашиваю!

— Нет, — поморщилась Ася.

— Что? Нет? — Начинал сердиться, но требовательно затилимбонил звонок в прихожей.

Открыл дверь — на пороге стояла девушка, старательно жевала жевательную резинку. Невыразительно взглянула на Павла.

— Мне Асю.

— Здравствуйте, — со значением проговорил Павел.

Шла дочь.

— Ой, ты уже пришла? Я сейчас-сейчас… Вика-Таша-Носок там?

Павел посчитал себя в праве вмешаться:

— Куда это на ночь глядя?… И… и дождь…

Его игнорировали; ничего не оставалось, как ретироваться. Остановился у двери ванной, постучал.

— Это я.

— Что? — Невнятный голос жены.

Приоткрыл дверь — жена лежала в ванне; клубилась пахучая пена.

— Ася куда-то уходит. Куда на ночь?…

— Я знаю. А ты почему так поздно?

— Разве? — Посмотрел на часы. — Шили суицид… Тебе помочь?

— Нет, спасибо, — глубоко вздохнула жена и хлебнула воды. — Тьфу ты, Господи!.. Павел, иди!..

Закрыл дверь в ванную комнату. В прихожей хлопнула дверь. Павел помял лицо. Плюхнулся на диван. Минуту смотрел на экран телевизора. Потом взял пульт — переключил все каналы. Экран жил лживой, бездарной, пустой жизнью.

Увидел на журнальном столике плитку шоколада. Цапнул ее, разодрал меловую, праздничную бумагу и принялся механически жевать приторную дрянь.

В гостиной громко работал телевизор. Сын, утонув в кресле, увлеченно следил за перипетиями «мыльной оперы». Маша остановилась в дверях.

— Ростик!

Сын не слышал, грыз ногти. — Слава! Эй, человек!

— А? — Обратил внимание. — Чего?

— Сделай тише, пожалуйста. Как уроки? Ты ел?

— Да, — ответил сын, выполняя просьбу матери. — Папа звонил, поздно будет, сказал…

— Я знаю. — Устало побрела на кухню. Села на табурет, посидела так минуту-другую, потом подняла голову — на столе и в мойке грязная посуда. Вздохнула, поднялась, надела фартук и с обреченным видом протянула руки к крану… Вода с силой ударила по рукам… Маша взяла большой фужер, подставила его под струю… смотрела, как кипит вода в этом фужере…

Шампанское текло рекой. Умеренно нетрезвые, незнакомые люди окружали Машу; кричали здравицы, спорили, танцевали. Муж представлял своего руководителя:

— Машенька, это Петр Петрович, необыкновенной души человек. Если бы не он, моя кандидатская… Петр Петрович, я вас уважаю, как… как отца…

Маша вымученно улыбалась. Петр Петрович бубнил:

— Полноте, батенька. У вас ума палата! Вы, Машенька, цените мужа. Он надежда нашего института. Такие, как он… Вы танцуете, Машенька?

— Она танцует, танцует, — горячо вскричал пьяненький муж. — Попрыгунья-стрекоза…

— Разрешите, — поклонился руководитель.

— А я за вас выпью, друзья, — радовался муж. — Петр Петрович, Машенька необыкновенная женщина… она учит детей добру, правде, лучу света…

— Ты пьян, как сапожник, — сказала Маша, уходя танцевать.

— Будьте снисходительны, — сладко улыбался руководитель. — Сегодня волшебный вечер… Исполняются любые желания…

— Да? — Не поверила.

— Любое ваше желание исполнится, Машенька, — обнимал ее в танце; был ниже на голову и выразительно прижимался своим тучным животом к бедрам партнерши.

— У вас супруга есть? — защищалась Маша, пытаясь отстраниться от назойливого партнера.

— Я — вдовец, — радостно. сообщил Петр Петрович. — Свободен как ветер… Я для вас, Машенька…

Загадайте любое желание…

Машу толкали, она находилась в эпицентре танцевального варева. Делала попытки вырваться из него, но безуспешно. Искала глазами мужа, нашла… Тот неверным движением руки высоко поднял бокал-фужер с шампанским:

— За вас, коллеги! Ни дна вам, ни покрышки!.. — И залпом хлебнул шампанского.

Потом неожиданно широко открыл рот, пуча глаза… будто какая-то сила душила его… Смертельная судорога пробила тело несчастного, и он рухнул на ажурный столик… Вскричали гости…

Сбился фальшивый оркестр, танцы прекратились. Петр Петрович, выворачивая голову, недовольно поинтересовался:

— Что такое? Где культура отдыха?… Машенька, на вас лица нет! Что случилось?

— Боюсь, что я вдова, — ответила, пригоже улыбаясь, Маша.

…Маша, улыбаясь своим призрачным видениям, заканчивала мытье посуды. Закрыла кран. Сняла мокрый фартук. Села на табурет у окна. Закурила; смотрела в дождливую ночь. Из гостиной шумела подержанными страстями бесконечная «мыльная опера». Сын вновь включил звук на полную громкость.