Чертово яблоко - страница 46
Разъезды же чаще всего приходились на Стеньку: заводчик, почитай, каждую неделю делал куда-нибудь выезд, но поездки были не столь уж и далекие. Приказчик же Неклюд Андронов выбирался по делам редко, ибо чаще всего пропадал на винокуренном заводе. Но Гурейка не бездельничал: все свободные от кучерской работы дни он, на пару со старым конюхом, занимался починкой упряжи и летних пролеток. Вечерами же Гурейка любил посидеть в трактире, заказывал легкий ужин и приглядывался к «веселым» женщинам, чтобы выбрать ту или иную на горячую ночку. Но к себе «дам» не водил и водкой не злоупотреблял, зная строгий нрав хозяина, а посему по утрам был «как стеклышко». Приказчик пока ничего худого за ним не замечал. Весело жил Гурейка.
Неплохо себя чувствовал с хозяином и Стенька. Ему нравились любые поездки — то в летней пролетке, то в бричке, то в зимней повозке, причем невзирая на любую погоду, но августовские ему почему-то особенно запомнились: то ли своей прощальной летней красой, то ли трогательными старинными песнями, кои он слышал, когда ехал полевыми дорогами, вдоль которых девки и бабы выбеливали лен. И такие были волнующие песни, что душа замирала, впитывая в себя напевные чарующие звуки, кои он потом норовил перевести на свою тальянку.
Зимой на дорогах была тишина, поля утопали в глубоких серебристых сугробах, лишь иногда черные вороны нарушали покой своими каркающими криками, перелетая в поисках хоть какой-нибудь добычи с места на место, что чаще всего это случалось дорогой через села и деревеньки. Стенька, сидя на облучке, гикал и взмахивал кнутом, и тогда все черное прожорливое племя снималось с заснеженного дерева и перелетало на другое, провожая повозку еще более громким карканьем.
«Вот и накаркали беду, — невольно подумалось Стеньке. — Через три дня он должен тронуться в Ростов… Прикинуться больным и отказаться от поездки? Филат Егорыч, конечно же, пересадит на повозку Гурейку, но едва ли он поверит в недуг своего основного кучера. Недоуменно хмыкнет и скажет: «С чего бы это вдруг тебя скрючило? Вон рожа-то — хоть сигару прикуривай».
Стенька во всяк день был румяный, цвел здоровьем. И вдруг? Большое сомненье зародится у Филат Егорыча. Да и неловко как-то на недуг кивать. Тогда что еще измыслить?
В конюшне сел на копешку сена и надолго задумался. Рядом хрумкала овсом из торбы пристяжная, косила на кучера фиолетовым глазом, потряхивала шелковистой гривой.
«Будь что будет! Судьбу даже на кривых оглоблях не объедешь. В Ростов так в Ростов!» — перестал ломать голову Стенька…
Заночевали на постоялом дворе. Хозяин отвел заводчику лучшую комнату, а кучера хотел расположить в другом месте, но Голубев распорядился по-своему:
— Будет ночевать со мной.
— Как угодно, ваше степенство. Лишний топчан с матрасом всегда найдется.
Зимняя ночь долгая, глухая, но на постоялом дворе шумная. Из нижних комнат доносились выкрики подгулявших путников, вдруг раздался и бабий визг.
— Черт те что, — хмуро обронил заводчик и, достав из красивой коробки «аглицкую» сигару, подошел к столу и прикурил от керосиновой лампы.
— Надолго в Ростов, Филат Егорыч? — сидя на топчане, спросил Стенька.
— Как Бог даст. На ярмарке надо побывать. Так что домой не скоро.
— Ярмарка — это хорошо, — думая о чем-то своем, сказал Стенька.
— Всего наглядишься. Ростов — город особенный, один кремль чего стоит. Люблю сей город.
Заводчику почему-то захотелось выговориться. Пуская ароматные сизые колечки к потолку, он долго, чего никак не ожидал Стенька, высказывался:
— Ростов — город промысловый. Еще в середине прошлого века на берегу реки Ишни, около Варницкого монастыря, купец Михаил Серебренников возвел полотняную мануфактуру. Считай, это было первое крупное промысловое предприятие. А второе, мало погодя, возвел купец Василий Менкин, кой основал в городе суриковую и белильную мануфактуры. Опричь того, в городе действовали тринадцать салотопенных заводов, один кожевенный, один мыловаренный, три кирпичных и четыре пивоварни.
Заводчик подошел к окну и приоткрыл форточку, выпуская дым.
— Большой любитель, братец, сигар, но спать в чаду не привык.