Чертово яблоко - страница 48
.
— Худо, Филат Егорыч. Где ж вы намерены остановиться? Неужели опять на Постоялом дворе?
— У нас с Мясниковым давнишняя дружба. На одном промысле завязаны.
— Винокуренный завод имеет?
— И не один. У него не только винные заводы, но и вологодские и херсонесские винные откупа, несколько имений, рыбные ловли, мебельные салоны в Петербурге.
— На широкую ногу живет.
— Интересный, скажу я тебе, человек, Стенька. А ведь из крестьян, мужик, живший в Юрьевской слободе, что близ самого Ростова. Кто бы мог подумать, что лапотный мужик в первостатейные купцы Ростова выбьется. И с чего начал? Скупал по деревням скот, забивал его на мясо и продавал в Ростове. Случалось, и худой скот закупал. Откармливал его и пускал в дело. На торгу простым рубщиком мяса был, мясником! Никто и подумать не мог, что Федька Мясников в большие купцы выбьется, а он выбился, ибо обладал хватким, недюжинным умом. Стал купцом второй гильдии, приличным капитальцем обзавелся и пошел на весьма рискованное дело.
— Уж не фальшивую ли монету чеканить? Слышал от стариков, что ростовские купцы во времена царя Алексея Михайловича этим прибыльным делом занимались.
— Не гони дурь, Стенька. Я знаю, что ты парень подковыристый, но у тех купцов государевы стрельцы правую руку отрубали и на их домах вешали. Федор же Борисович занялся самым прибыльным делом — винным откупом, кой давал ему огромный прибыток. Капитал Мясникова настолько вырос, что он записался в купцы первой гильдии, коих по пальцам можно перечесть. Вот у кого поучиться надо — и жизни и торговле.
— Скопидом аль по семишнику нищему на паперти подавал?
— Цыть! — осерчал на Стенькины подковырки Голубев. — Когда-нибудь я тебя плеткой отстегаю.
— Не отстегаете, Филат Егорыч. Без меня вам будет совершенная докука. Да и слово купеческое давали.
— На все найдет ответ, балабол… Запомни, такие купцы, как Мясников, редко на свет родятся. Он в родной Юрьевской слободе каменный пятиглавый храм во имя великомученика Георгия и Феодора Стратилата поставил[46]. А ты — «скопидом». Знал бы, как Федор Борисович Ростов украсил. Такой роскошный дом возвел, что его повеличали «путевым дворцом», ибо краше сего дома не было во всем городе. Не случайно в этом особняке останавливалась мать императора Александра Первого, Мария Федоровна, а затем и Николай Первый, кой принял в сем доме ростовских чиновников и именитое купечество.
— Никак, чересчур богатый дом, Филат Егорыч? — спросил Стенька, хотя он видел громадный особняк Мясникова[47].
— Таких домов у нас в Вязниках нет. Скоро своими глазами увидишь и рот разинешь.
Рот Стенька, конечно, не разинул, но для виду поахал:
— И впрямь дворец, Филат Егорыч. Нешто и мне повезет по следам царя-батюшки пройти? Ух ты!
— Ты здесь варежку — то не шибко раскрывай. Веди себя скромно, тихо, ибо станешь жить в одной из комнат особняка.
— Буду как мышь, Филат Егорыч.
— Не приведи Господи. Аль ты не знаешь, Стенька, что мышь по всему зданию шастает? Без моего разрешения никуда не высовываться.
— Ну, тогда я себя к лавке прикую.
— Беда мне с тобой… Правь к парадному подъезду!..
Первые два дня Стенька жил барином: сладко ел, сладко спал, но затем начал звереть. Не по нутру ему такая жизнь. Если два месяца он проживет в этой комнате, то не вылезет из дверей. Помощник повара приносил из кухни такие кушанья, что от них можно было лопнуть.
— Слышь, Гаврилыч, у вас всех дворовых так сытно кормят?
— Харчем не обижены, но тебя приказано кормить наособицу, как человека господина Голубева… Может, добавочки приносить? Вон ты, какой каланча.
— Какая, к чертям, добавочка?!. Слышь, Гаврилыч, ты моего хозяина не увидишь? Словечко бы ему замолвить.
— Не имею чести, любезный. Господа кушают вместе, их обслуживает сам Иван Потапыч.
— Это еще, что за зверь?
— Словечки у вас, любезный. Камердинер.
— Ясно. А спальню моего хозяина знаешь?
— Как не знать-с? Мимо прохожу.
— Вот и славно. Зайди и скажи, что Стенька видеть хозяина хочет.
— Как можно-с? Вы с ума сошли, любезный. До ужина!
— Да постой ты, Гаврилыч! Тогда передай камердинеру, что я хочу сбежать.
— Вы странный человек, любезный. До ужина.