Чешежопица. Очерки тюремных нравов - страница 47

«Охотятся» за маком в период его созревания, вооружившись бритвами и бинтами. Маковую головку надрезают параллельно земле и выступившее тут же молоко впитывают в бинты. Затем бинты сушат, берут машину (на языке наркоманов так величают шприц), кипятят воду, в которую стригут бинты. Остывшим раствором колются и впадают в балдеж.

Подавляющая часть наркоманов — полинаркоманы. Они и чифиристы, и пьяницы-алкаши, вводящие в организм не только маковые слезы, но и другие вытяжки черт знает из чего, даже из моркови. Многие из них нюхальщики ацетоносодержащих растворителей, наполнителей, лаков и красок — их прибор — целлофановый пакет, натянутый на голову, и открытый пузырь. Глубокий вдох и тут же выдох в «презерватив» (кликуха целлофанового пакета), через несколько минут — кайф, балдеж и дрейф. Дрейф редко бывает дома, тянет на воздух, на бесцельное шатание среди толпы на улицах. Непонятное это явление психики: ясно, что опасно, но тянет «на люди», в коллектив, толпу, массы. Большая часть там же в массах и прихватывается милицией.

В тюрьмах, зонах и притонах грезят наркоманы о миллионах, на которые купят килограммы героина и будут колоться всласть, не скрываясь. Самая отдаленная мечта — добыть миллиард (любой денежной единицы) и тогда они отберут десяток молодых, сбитых, здоровых тайцев, азербайджанцев, можно и узбеков, и китайцев и предложат им при полном обеспечении всем, всем, что пожелает душа и тело, сесть на героиновую иглу. Так десять лет, не меньше в полном удовольствии будут жить и не тужить мальчики под контролем наркоманов. Потом, потом этих мальчиков прикончат и особым способом из голенной жидкости выпарят вещество. Укол этого препарата (название его наркоманы не знают) даст самое-наисамое наслаждение, не сравнимое ни с чем. Так бредят наркоманы, так плывут и текут. Пока же приход — расход — уход, шалманы, притоны, тусовки, тюрьмы и зоны. После вмазанья пропадает аппетит, но затем впоследствии наступает невиданный жор. За обе щеки уплетают рыцари шприцев и затяжек. Обильная, без разбору пища, ее быстрое поглощение вызывают запоры. Разговоры о еде и пище как химизации организма любимая и нескончаемая тема наркоманов.

Наркоман — нагл, агрессивен, в раскуморе — кипяток. Все ему не так и не эдак. Тюремщики это знают и в камеру для усиления психологического процесса сажают наркоманов. Начинается ад — драки по пустякам, ночные вскакивания, долгие стучания и скрежет зубами во сне. В трезвости, наступающей обычно через месяц, бесконечные разговоры о травке и жратве. Бенедикт Спиноза не описал наркоманное рабство, самое, пожалуй, низкое — сплошь из оголенных страстей и физиологии. Такого он не знал.

Почва наркомании — армия, сеть ПТУ, психбольницы, партийная запрограммированность молодежных интересов. Наркомания подобна грибковой плесени — врезается и охватывает все новые и новые венцы, калеча и кроша весь дом. Китайцы издавна торговцев наркотиками убивают беспощадно и скармливают их свиньям вперемешку с другой дохлятиной.

Челябинская наркозона на станции Бокал помещена внутри зоны общего режима. Зона в зоне. Зэки зэкам перекидывают наркотики из перелета в перелет. Убить время — главное в жизни зэка и за любой наркотик он готов пойти на что угодно. Лагеря в Союзе для удобства управления располагают гирляндами. Это также выгодно поставщикам наркотиков. К примеру, на станции Лена в Усть-Куте торговец сорвет солидный куш — группа зэков, отбывших срок в зоне Якурима, приобретя травку, доставит ее в Подымахинскую наркозону. Другая, устроившись в Ленское пароходство, завозит на танкерах, баржах в якутские, магаданские, чукотские зоны. Осенью из таежных районов идут мотки бинтов, пропитанных маковым молоком. Мак начали сеять народы, находящиеся на грани исчезновения — кеты, эвены, негидальцы, ульчи. В далекой, таежной Сибири РОВД обзаводятся специалистами по борьбе с наркоманией.

«Я почти всегда в кайфе, а в промежутках — работа, поиски наркотика и „ломка“. Наркотик — это паук. У меня была галлюцинация: мне постоянно снился огромный тарантул, который разрывал темноту и вползал в меня. Я никогда не мог дождаться, пока он весь вползет, и открывал глаза. Я боюсь людей, боюсь их взглядов. Боюсь девушек, они какие-то неземные! У меня были знакомые девчонки, которые за укол готовы на все, но это скотины. А эти, нормальные… Интересно, о чем можно с такой поговорить? Я существо из другого мира, из мира привидений и грез, где все неестественно и ирреально. Каждый наркоман когда-то доходит до „золотого укола“, после которого — смерть. Вот это и есть жертва. Сам себя принес в жертву. Я тоже когда-нибудь дойду до „золотого“. Говорят, что это — наивысший кайф. Посмотрим». Так описал свою судьбу в «Комсомольской правде» от 20 марта 1990 года один из морфинистов-анашистов.