Чешежопица. Очерки тюремных нравов - страница 49

Расскажу историю одного удачного побега, которым прославил родное Прибайкалье Николай Степанович Мамруков. Все Мамруковы родом из остяцких князей, прирожденные таежники, сильные, выносливые, как гураны — забайкальские козлы. Отец Николая Степан Мамруков сопровождал делегацию председателя Дальневосточной республики, пожелавшей установить дипломатические отношения с Китаем. Делегация пересекла пустыни внутренней Монголии на танках английского производства. Степан Мамруков прославился тем, что научил охрану пить спирт, на котором работали танки. За сие открытие его из Пекина вернули в родной Балаганск. Там он производил на свет сыновей и пил самогон собственной варки, а гнал он его в тайге.

Сам был нелюдим, но дети, наоборот, удались общительными — славили род постоянными и свирепыми драками и к армейскому призыву имели солидный стаж КПЗ во всех ближайших пунктах от Черемхово на запад и восток. В Балаганске мамруковскую троицу знали и ценили и никто с ними в конфликты не вступал. Бабенки легкого и легчайшего поведения гирляндами висли на их могучих плечах, ища защиты и покровительства.

Пришвартовался однажды к балаганской пристани пароход «Карл Маркс», где был ресторан с водкой и хорошей закусью. Там появился Коля. В Балаганске все знали, как и буфетчицы «Маркса», что Мамрук очередей не терпит. Он просто подходит к прилавку, берет нужное и платит положняк. Очередь ждет, буфетчицы, мигая глазками, и дрожа бедрами, стремятся обслужить Мамрука, чтобы получить похвалу-приглашение. Но тут, надо же такому произойти, вскакивает хлыщ и решительно отстраняет Мамрука от буфета: мол, встань в очередь, мальчик. Мы, говорит, все одинаковые, нахальничать не надо, встань в очередь! Как это стерпеть? Без разговоров схватил Мамрук за ноги правдолюбца и высыпал его из импортного трико со второй палубы, где был буфет, в Ангару. Вот смеху-то было, когда недотепа вылезал из воды в одной майке!

Через неделю Мамрука арестовали, ибо опозорил он (об этом говорили шепотом) не кого-нибудь, а одного из секретарей Иркутского обкома КПСС. Каких только статей ему не пришили — и хулиганских и политических, а после недолгого разбирательства в областном суде влепили четвертак. Вот так.

В зону он попал самую никудышную — ту, что на станции Мерзлотная. С блатягами не сдружился, жил, как говорится, анахоретом, этаким лагерным отшельником. Его, уважая, побаивались, ибо еще в Иркутской Екатерининской тюрьме навел шорох в камере: справился с паханом. Поставив на колени, Мамрук так помял ему позвоночник, что сделал горбатым навечно. Рассказывали, что во время драки даже клопы, испугавшись, не вылезали из щелей. Расправился и с дружками пахана, которые решили скопом заступиться за своего вождя. Дубаки-коридорные смотрели эту драку, как продолжение фильма «Приключения Тарзана», не ожидая, что один человек осилит столько озверевшей шпаны. Он осилил.

Так вот, весной 1949 года Мамрук решил: бежать! Весна выдалась ранняя и к середине мая снег лежал только в распадках. Мамрук втихаря сделал заточки, ссучил варом нитки, вложил в бересту и засмолил от промокания спички, то же самое сделал с крупицами соли. Березовым дегтем просмолил сапоги и пропитал пятки, натерся нутряным салом, втирал его долго в каждую часть тела, подтянул все пуговицы и крючки, достал брезентовую фуфайку, раздобыл накомарник, зэкам не полагающийся. Нашел в зоне бывшего театрального гримера и потребовал: «Кровь из носу, сделай мне парик и научи морду изменять, нос подтягивать, а ушами шевелить и так все балаганские могут».

В былые времена Мамруковы жили зимой извозом, доставляя грузы на Север — к золотым приискам, в Якутию. Их охотничьи угодья занимали территорию, сравнимую с Чехией и Словакией вместе взятыми. Знали, где и как зимовье ставить и как из тайги выходить, ежели заплутаешься ненароком. Мамрук знал, что если прямиком до ближайшей на горизонте вершины дойдет, то попадет в бассейн Лены, а там ищи-свищи его.

Сердце подсказывало: если весной не уйдет в бега, то в дальнейшем не решится никогда — резвость потеряет и отяжелеет от такой мертвой жизни. Ни один конвоир его не догонит, а вот овчарки настигнут. Натасканы сволочи за глотку хватать — придется надеть на себя колючий ошейник, животы им пороть и хребты ломать. От четырех овчарок не открутиться, а с двумя справится. Накануне побега засыпал Мамрук, вспоминая свою бабушку, которая деда спасла от бродячего медведя-шизика, ибо настоящие мишки в пору кедрования на людей не нападают. Медведь набросился на деда, он же, изловчившись, всунул в разинутую пасть руку по локоть. А бабушка не испугалась и топориком со всего маху полбашки медведю снесла. Долго потом пришлось лечить пожеванную руку, мыть бадан-корнем, ставить смоляные лепешки. Рука ожила, до конца дней дед бабусю ею обнимал. Помнил Мамрук эту руку, похожую на смолье-корье и представлял, каково ей было в глотке медведя.