Честь и мужество - страница 9
Вот эти несколько секунд, пока машины молчаливо стояли одна против другой, и были отпущены на размышление. Их было слишком мало, чтобы успеть выбрать какой-то оптимальный, наиболее хитрый план, но их было слишком много, чтобы представить, что ждет безоружных дружинников, когда они попытаются остановить машину. Бандитам уже терять нечего.
Нет, выбирать не приходилось, поскольку выбор Иваном Андреевичем был сделан давно, всей предыдущей жизнью. Он просто вытащил пистолет и, щелкнув предохранителем, негромко приказал шоферу: «Давай!».
…«Газик» был прошит несколькими очередями сразу. Шофер умер мгновенно, в грудь его вцепилось десятка полтора горячих металлических ос. А крепкий, жилистый Иван Андреевич жил еще минут двадцать. Кто теперь знает, увидел ли он своим затухающим зрением, как вынырнул из-за поворота маленький милицейский автобус, как бросились прямо на плещущий в лицо свинец милиционеры-первогодки и, потеряв в этом бою еще одного убитого, выбили из бандитских рук оружие.
Он лежал дома, в переднем углу на столе, непривычно тихий и спокойный, как человек, отдыхающий после исполнения самого главного своего дела. И маленькая дочка Галочка, еще не имеющая понятия, что такое смерть, говорила идущим и идущим друзьям, товарищам и сослуживцам Ивана Андреевича:
— Вы только, пожалуйста, не беспокойте папу. Он полежит, полежит и выздоровеет…
На похоронах Ивана Андреевича не говорили пышных слов, памятуя о том, как он не любил их при жизни. Не говорили даже о том, о чем следовало бы сказать: в решающий миг он, не колеблясь, закрыл своей грудью жизнь незнакомых ему людей. Сказали просто: жил он как коммунист и умер как коммунист.
Эдуард Кондратов, Владимир Сокольников
ЗОЛОТОЙ МЕШОК
Документальная повесть
Когда начинаешь думать над этим совсем не ординарным уголовным делом, невольно возникает вопрос: не слишком ли много в нем случайностей?
Что бы случилось, если б голубоватый «Москвич» КШЖ 17—61 не остановился в погожий летний день около магазина «Электротовары»?
Если бы именно 23 августа Владимиру Земскову не понадобилась фотобумага?
Если бы два потасканных братца, поскандалив, все-таки помирились и по-родственному залили размолвку бутылкой коньяка?
Если бы один из развеселой компании, загоравшей на черноморском пляже, присмотрелся к человеку с пачкой газет и узнал в нем своего земляка — подполковника милиции Булушева?
Что же, так и оборвалась бы тонкая нить, с таким трудом сплетенная усилиями десятков людей? И не возникло бы это дело, ставшее значительным даже в масштабе Министерства внутренних дел?
Едва ли… Возможно, та или иная случайность могла отдалить или, наоборот, приблизить развязку, но никак не могла изменить конечный результат. Потому что все эти случайности были подготовлены умом и талантом опытных, умелых людей, они учитывались и анализировались, на них делались возможные поправки. Так сильный шахматист, зажав своими фигурами «войско» противника, заставляет его делать неминуемые ошибки…
Слово не воробей
Все в этом деле было предельно понятно и ясно капитану милиции Виктору Сергеевичу Катеневу. Как-никак на протяжении нескольких месяцев он и другие сотрудники ОБХСС — отдела борьбы с хищениями социалистической собственности — методично и весьма скрупулезно разматывали хитроумно запутанный спекулянтами-путешественниками преступный клубок. В безмерно располневших папках по делу А. С. Коняевой, Е. Я. Риденгер и других содержалось более чем достаточно доказательств и улик. И это прекрасно осознавали не только Катенев, но и две пожилые женщины, сидевшие за маленьким столиком друг против друга.
Очная ставка подходила к концу. Шипя и фыркая от злости, обе матерые спекулянтки в который, ох в который уже раз поносили одна другую, остервенело припоминая давно запротоколированные ковры, фарфоровые сервизы, импортный трикотаж…
Слушать их опостылевшую перебранку было скучно, и Виктор Сергеевич уже ловил себя на том, что мысли невольно соскальзывают то на взаимоотношения киевского и московского «Динамо», то на предстоящий в скором времени отпуск, то на прочие неслужебные рельсы. Время от времени он негромко ронял коротенький вопрос, цепляясь за кое-какие противоречия. И тогда над столиком с новой силой взлетали к потолку все те же пресловутые ковры, гарнитуры, рубашки и чашки. Ничего нового, детали, детальки, деталишки… И вдруг: