Четверо легендарных - страница 52
За окном проскакали, разбрызгивая лужи, конники. Прошли строем пехотинцы.
Если судить по карте, пройдено всего ничего. А сколько уже было стычек с врагом! Иногда молниеносных и яростных, иногда затяжных боев, требующих немалых сил.
Колонны дивизии растянулись на многие километры. За обозом тянется вереница беженцев — стариков, женщин, детей.
Начдив часто бывал у беженцев. Вот и сегодня направился туда.
Едва завидев его, сбежались ребятишки. Начдив смотрел на их усталые худые лица, и суровая складка, залегшая между бровями, разглаживалась, взгляд становился задумчивым — вспоминались свои мальчишеские годы…
Это было в первый год жизни семьи в Бессарабии, в небольшом городке Бельцы. Неподалеку от дома протекала речка. Иван на следующий же день после приезда отправился к реке. Там он и увидел впервые черноглазого смышленого Георге. Через несколько дней они уже с утра до вечера были вместе — водой не разольешь. Иван за это время все успел рассказать о себе своему новому другу.
А вот Георге ни словом не обмолвился. На вопросы либо отмалчивался, либо спешил уйти…
Но однажды спросил:
— Хочешь знать тайну?
Конечно, Ивану хотелось узнать. И тогда, после того, как он поклялся самыми страшными клятвами, что никому не выдаст тайну друга, — «Чтоб меня громом сшибло, чтоб мне всю жизнь на четвереньках ползать!» — Георге рассказал о себе.
Два года назад он потерял родителей — остался сиротой. Поначалу помогал ему какой-то дальний родственник. А сейчас и о нем давным-давно ни слуха ни духа.
— Где же ты живешь? — спросил Иван.
— Пошли! — сказал Георге.
Когда последний дом городка остался позади, Иван с удивлением посмотрел на своего друга. Но Георге шагал дальше.
Они остановились возле груды каких-то камней. Георге отодвинул один из них и шмыгнул в открывшуюся щель. Иван последовал за ним и через минуту оказался в подвале дома, некогда стоявшего на этом месте. Георге зажег свечу — в углу стояла колченогая кушетка, а посредине — сложенный из двух ящиков стол.
С той поры Иван стал частым гостем в жилище своего друга.
Георге еще при жизни матери выучился грамоте и пристрастился к чтению. И Иван читал запоем те редкие книги, которые попадали ему в руки. Особенно сильное впечатление на обоих производили рассказы о бесстрашных героях, рыцарях без страха и упрека, готовых в любую минуту встать на защиту слабого. В подземном жилище Георге друзья мечтали, как станут такими же сильными и бесстрашными. Но видели они себя не средневековыми рыцарями, закованными в латы…
В ту пору по всей Бессарабии ходили из уст в уста рассказы о защитнике бедняков — Григории Котовском. Рассказывали о том, как он наказал жестокого барина, издевавшегося над своим кучером, как отобрал у подрядчика обманом присвоенные деньги и роздал их рабочим…
Вот кто был для ребят примером, вот на кого хотелось им походить.
Обычно друзья встречались на берегу реки. Но однажды Иван не увидел там своего друга. Тщетно прождав его, направился к жилищу Георге.
В подвале было темно. Иван зажег свечу. Георге лежал на кушетке, прикрытый каким-то тряпьем. Лицо его горело.
— Георге! Что с тобой? Георге?!
Мальчик не отзывался.
Иван побежал домой и все рассказал отцу. Георге перевезли в тесную квартирку Федько. Но спасти его не удалось. Через несколько дней он умер.
Горько переживал Иван потерю своего первого в жизни друга. Вспоминал о нем и теперь, глядя на усталых ребятишек,
Колонны беженцев с каждым днем росли. Люди стекались из сел и деревень, спасаясь от махновских налетов, от кровавых расправ деникинцев.
Случалось, кое-кто из командиров жаловался:
— Пропадем мы с такой обузой.
Вот и сегодня начдив услышал такое.
— Как же, по-вашему, надо поступить? — спросил он. И его глаза смотрели с такой суровой решимостью, что ответ напрашивался сам собой: драться, драться и за себя и за тех, кто доверился защите красных полков.
Хлопнула дверь. Хлюпая насквозь промокшими сапогами, вошел командир разведчиков:
— Еле вырвались, товарищ начдив!
Федько посылал разведку, надеясь, что село, лежавшее на пути дивизии, свободно, но и оно оказалось занятым петлюровцами. Везде враги. Остается одно — пробивать себе путь огнем.