Четвертый хранитель - страница 29

Оставалось лишь надеяться на то, что бдительность монастырских сторожей не будет простираться так далеко — дорожку обнаружить можно было, но для этого следовало обойти снаружи по глубокому снегу и сугробам весь монастырский забор, изнутри же Варежка зимой была настолько осторожна, что, уходя, присыпала снегом свои следы, чтобы никто не заметил ее тайных вылазок.

— Здравствуй, милая Варежка, — сказал он, ласково пожимая маленькую ручку, протянутую сквозь узкую щель решетки. — Ты сегодня выглядишь такой счастливой, поделись своей радостью.

— Ах, князь, я действительно счастлива, потому что надеюсь, что уже в это воскресенье, смогу танцевать с тобой на балу в ратуше в честь прощанья с королем, куда ты наверняка приглашен.

— Увы, Варежка, к сожалению, я приглашен на прощальный бал, но не в городскую ратушу, а в королевский дворец в Троках.

— Вот и замечательно, — радостно воскликнула Варежка. — Ведь король, открыв бал в Троках, через полчаса отправится со своей свитой в Вильно и примет участие в нашем балу. Разве ты не можешь приехать в свите его величества?

— Надеюсь, мне удастся испросить на это разрешения у маршалка Ходкевича, к которому я сейчас и направляюсь.

— Постарайся, пожалуйста, а то мне назначили в кавалеры какого-то князя Вацлава Юрьевича Четвертинского, но я вовсе не хочу с ним танцевать, я хочу первый танец на своем первом балу танцевать с тобой. А ты? Скажи, ты хочешь этого?

— Разумеется, Варежка, я очень польщен и…

— Прошу тебя не надо любезностей — перебила Варежка. — Если ты захочешь, ты сможешь, я знаю.

— Конечно, я постараюсь, — улыбнулся Андрей и добавил: — Я очень хочу с тобой танцевать.

— Вот и прекрасно, как только король уйдет, сразу же пригласи меня, я буду ждать! Ну, все, мне пора.

Она вновь быстрым движением просунула свою худенькую ручку меж прутьев решетки, вопреки всем правилам хорошего тона, прикоснулась обнаженной рукой к руке Андрея и скрылась в зарослях плюща.

…Маршалок Ходкевич, приветливо улыбнувшись, шагнул навстречу.

— Здравствуй, князь! Присаживайся. Что нового? Как здоровье твоего батюшки?

— Увы, неважно. Я навещал его на Рождество, он был слаб, но бодр и силен духом. Однако, возраст и болезнь берут свое. Батюшка велел тебе кланяться.

— Спасибо. Я его помню и люблю. Скоро у меня будет для тебя серьезное дело, однако, я еще не готов поручить его. Думаю, после отъезда короля, появится больше необходимых материалов, и тогда я обо всем расскажу тебе. А пока будем готовиться к прощальному балу.

— Пан маршалок, я слышал, будто король намерен, открыв бал в Троках, отправиться в Вильно и почтить своим присутствием бал в городской ратуше.

— Да, обычно он так делает.

— Вы будете сопровождать его величество?

— Разумеется, это входит в мои обязанности. Я же отвечаю за безопасность королевской персоны.

— А могу ли я, в свою очередь, сопровождать вас?

Маршалок рассмеялся.

— Ты не обязан, — ты же не отвечаешь за мою безопасность. Ба! Догадываюсь! Неужели, наконец, у тебя появилась дама сердца?

Князь Андрей смутился.

— Ладно, ладно, не опускай взора, словно красна девица. Давно уже пора. Тебе, небось, уже двадцать шесть?

— Двадцать семь, ваша светлость.

— Тем более! Разумеется, я возьму тебя с собой. И как только мы появимся в ратуше, отпущу на все четыре стороны.

— Благодарю, — поклонился Андрей и встал.

Пожалуй, еще никогда в жизни он не покидал загородный дворец Ходкевича в таком радостном и приподнятом настроении.

Еще никогда за свою историю Медведевка не видела такого количества гостей — друзья и соседи Медведева со всей округи съехались на разговение в первый день Рождества.

Первым явился, как обычно, Леваш Копыто в сопровождении Ядвиги и троих детей — двух от первого брака с Яном Кожухом Кротким, и третьим мальчиком, родившимся уже в совместном браке — особая гордость Леваша, поскольку ему уже перевалило за пятьдесят, а Ядвига была на двадцать лет моложе второго мужа.

— Здоровеньки булы! — пробасил Леваш и низко поклонился в пояс. — С праздником превеликим вас, дорогие мои!

Он обнял Василия, поправил громадные казацкие усы, галантно, по литовскому обычаю поцеловал руку Аннице и, оглянувшись, скомандовал: