Четыре-ноль-четыре - страница 10

Я обхватываю его рукой, и Таннер замирает — он жаждет моих прикосновений так же, как и я его. Я закрываю глаза и скольжу рукой вверх-вниз по члену. Я исследую его, но не спешу, и когда Таннер издает еще один протяжный стон, понимаю — я даю ему то же, что он уже дал мне.

Чуть позже Таннер снова кладет меня на кровать и нависает надо мной. В его взгляде таится другой невысказанный вопрос. Я согласно киваю и тянусь к нему. И вот презерватив надет, и я готова. Я настолько готова, что сама направляю его член.

Таннер делает толчок и замирает.

У меня перехватывает дыхание, я закрываю глаза и вскрикиваю. Я не была готова тогда, но готова сейчас, когда он дал мне время приспособиться к его размеру.

Таннер начинает двигаться. Он снова и снова входит и выходит из меня, и я вторю его ритму, пока не чувствую — мне этого недостаточно. Я хочу большего, поэтому отталкиваю Таннера и опрокидываю на спину. Удерживая член в себе, я упираюсь руками о его пресс для поддержки. Это мой якорь, и принимаюсь двигать бедрами, буквально оседлав Таннера.

Не важно, что произойдет завтра, послезавтра или через неделю. Эта ночь навсегда останется в моей памяти.

Таннер не знает, но после того, как мы закончим, вздремнем, снова займемся любовью, и он вновь покинет меня, чтобы пойти на работу, я сделаю свой выбор. Он может повлиять на его жизнь, и не в лучшую сторону. Но теперь я думаю о себе. Я не жила для себя. Я всегда жила для других, но больше я так не могу.

Я не умру в одиночестве.

Я не умру, так и не пожив.

Глава 8

Когда я вижу Таннера в кофейне следующим вечером, во мне вновь вспыхивает страстное желание. Уже за это я буду всегда ему благодарна. Таннер вернул меня к жизни, и неважно, знает он об этом или нет.

Таннер заезжает за мной после окончания моей смены, проводит у меня ночь и снова уезжает на работу.

В таком режиме мы встречаемся следующие три месяца. Затем устоявшийся к тому времени график меняется, и Таннер начинает забегать в кофейню по нескольку раз за день, когда ему необходимо быстренько дозаправиться кофе во время работы.

В следующие шесть месяцев Таннер проводит со мной каждую свободную минуту. И вот как-то воскресным вечером, когда мы вернулись после моей смены в «Кричащих бобах» и уютно устроились в постели, Таннер задает мне вопрос:

— Хочешь переехать ко мне, Ли?

Полгода. Мы вместе всего полгода. Но смотря на Таннера, я понимаю — мне все равно. Однако сначала мне нужно кое-что рассказать, поэтому я отвечаю вопросом на вопрос:

— Ты хоть знаешь мою фамилию?

Я никогда не говорила ему. Я всегда была просто Ли. Таннер хмурится, только сейчас осознав это.

— Конечно. Твоя фамилия...

Но он не знает, и это не по его вине. Если возникает момент, когда моя фамилия может ненароком всплыть, я уклоняюсь, всегда перевожу тему.

— На самом деле, понятия не имею. — Таннер хмурится еще сильнее. — Так как твоя фамилия?

— Карсон.

«Я — Ли Карсон, Таннер Адамсон», — добавляю я мысленно.

Мне хочется притвориться, что этого достаточно. Что, услышав мое полное имя, Таннер поймет, кто я. Поймет, почему делаю то, что делаю, и примет это. Но Таннер полицейский. Для него просто принять — не вариант. Именно поэтому я должна объяснить.

— «Четыре-ноль-четыре», — говорю я, — такое обозначение я придумала для того, кто потерян. «Четыре-ноль-четыре» — это когда ты вдруг обнаруживаешь, что кто-то или что-то пропало. Просто исчезло. Только что было здесь, а теперь нет, и ты не можешь это отыскать. «Четыре-ноль-четыре» — вот, что случилось с моей сестрой. Она была в своей комнате, а потом ее не стало. И позже, когда мы остались вдвоем с тетей, так мы говорили о...

«Слишком рано говорить об этом…»

— …о моей сестре. Она была «четыре-ноль-четыре».

«И я, но по-другому».

Таннер прищуривается.

— Ты тоже...

— Нет. Я никогда не пропадала. Мое лицо не красуется на ориентировках где-о. Я не к этому веду.

— Оу...

На лбу Таннера видны морщинки. Мое заявление убирает лишь одну из них, но остается еще три. Как обычно, мне хочется их стереть, но я этого не делаю — ведь скоро их станет еще больше.

— Когда моя сестра только пропала, — продолжаю я, возвращаясь в свое прошлое, — я подумала, что она просто сбежала, поэтому ничего никому не сказала. Когда мама позвонила и поинтересовалась, не видела ли я Эмили, я солгала, сказав, что она со мной. Я прикрывала сестру целых два дня, пока уже нельзя было скрывать правду. Думаю, именно поэтому я ненавижу ложь.