Четыре Ступени (СИ) - страница 10
Она столкнулась с Катиным в дверях института. Входила торопливо, боясь опоздать, не успеть перед лекцией пересечься с Мальковой. А Джон выходил. В руках держал пачку сигарет. Видимо, он пришёл раньше, поболтался по этажам и, стремясь с толком использовать оставшиеся четверть часа, отправился на улицу курить.
- Здравствуй, Жень, - небрежно бросила Светлана. Поздоровалась сама от неожиданности. Никак не предполагала первым в институте встретить именно его. Поздоровалась и сделала попытку проскочить мимо. О, как ей в тот момент была необходима Наталья! Она и рванулась в стремлении найти Малькову немедленно. Всё же успела краем глаза заметить - Джон в буквальном смысле споткнулся, увидев её. Замер сначала, не ответив на приветствие. Потом спохватился, поймал за руку и несильным рывком вернул девушку на прежнее место.
- Здравствуй, Светка!
Замолчал, глядя восхищёнными, впитывающими её новый облик глазами. Необъяснимое случилось в Светлане в один миг. Тихий хлопок в душе, словно лопнул мыльный пузырь. Исчез интерес к Катину вообще. Скучно ей вдруг стало не только смотреть на него, но и рядом стоять. Исчезла пугающая раньше зависимость от Джона и его поведения. И Катин это почувствовал, уловил невидимым душевным локатором. Нечто жалкое начал лепетать. Спрашивал, сам рассказывал. Светлана больше не торопилась сбежать. Вежливо выслушивала, переминаясь с ноги на ногу. Смертельно скучала. Не уходила. Надо ли выказывать человеку свои истинные чвства? Бедненький Джон. Но ей не было его по-настоящему жаль. Она сравнивала своё отношение к нему с обзором достопримечательности в бинокль. Раньше смотрела на Джона в маленькие окуляры и видела его увеличенным. Теперь бинокль перевернулся другой стороной. Джон выглядел таким маленьким-маленьким, ничего не значащим.
Светлана собиралась поделиться открытием с Мальковой. Никому другому рассказывать не думала, хоть её и спрашивали. Зачем? Однако, пока она искала подходящие время и случай, единственный человек, с кем действительно можно поделиться без опаски, Наталья Малькова, начала от неё отдаляться.
По правде, назвать начавшийся у Натальи роман любовью было трудно. Это к пятому курсу речь уже шла о любви. А на втором курсе никакой любви Светлана разглядеть не могла, как ни силилась. Не она одна, кстати. Все смотрели на Малькову с осуждением.
Началось с того, что Наталья попала в компанию парней из другой группы. Не одних парней, разумеется. Пара девчонок в той компании имелась. Наталья их быстро потеснила. Заняла господствующую высоту, так сказать. Самым простым способом. Она спала со всеми в этой компании, кроме девчонок. Ориентация у Мальковой была традиционная, чем она, вопреки возникшей в обществе моде, невероятно гордилась. Широта Натальиных взглядов и свобода поведения потрясали не только воспитанную в стерильной пробирке Светлану. Многие вполне раскованные и, казалось бы, бескомплексные студенты столбенели при виде мальковских выкрутасов. Её собственная компания долго не могла определить своё точное отношение к Наталье. Пока лидер компании не стал величать её “моя королева”. На королеву Малькова сначала походила мало. Широкоскулая и конопатая, с прямыми соломенными волосами, с несколько тяжеловатыми бёдрами. Но Наталья сделала-таки себя. “Химия” и мелирование превратили прямую солому её волос в роскошную копну. Крем-пудра скрывала веснушки, румяна скрывали ширину скул, подчёркивая их красивую линию. Сразу стало заметно, какие пухленькие, чувственные губы у Мальковой. Широкие цветные блузы-балахоны скрывали тяжеловатые бёдра. Ну и высокий каблук, разумеется. Иногда казалось, что Малькова не умеет носить обувь на высоком каблуке. Ерунда. Наталью шатало от выпитого.
Светлана первое время пыталась как-то воздействовать на подругу, удержать её от крайностей, но получала в ответ маловразумительное бухтение.
- Ин вино веритас, - икала Наталья. И Светлана с грустью вспоминала строку Блока “…и пьяницы с глазами кроликов in vino veritas кричат”.
- В жизни надо всё попробовать, - в другой раз вполне трезво отбивалась Малькова. - Вот у тебя жизнь пройдёт, правильная ты моя, а тебе на старости лет и вспомнить будет нечего.