Чикагская петля - страница 33

— Эти тела абсолютно бездушны, — продолжал Паркер. — Это просто тупая гора мускулов. Вот почему эти люди так опасны.

— Кенпо — это не борьба, — оправдывалась Ева. — Это целая философия. Почитай об этом. Хочешь, я дам тебе несколько книг о кенпо?

— Это просто молотьба руками и ногами, — настаивал он, — я же видел все это только что своими глазами!

Ева продолжала идти вперед.

— Да, я могу пересчитать противнику ребра, если ты об этом. Если в этом возникнет необходимость. Слушай, а куда мы идем?

— А вот сюда, — ответил Паркер, увидев желто-красную вывеску «Хангри Тониз» и устремившись туда. Вместо кондиционеров там стояли большие жужжащие вентиляторы, похожие на пропеллеры аэропланов. Они швыряли в зал порции воздуха, который нещадно сдувал салфетки со всех столов.

Паркер съел два бургера с салатом и выпил колу, а Еву он уговорил на стейк.

— Можешь рассчитывать на меня. Я чувствую, что у тебя в жизни было много неприятностей. Возможно, даже какая-то трагедия. Я бы мог помочь тебе. Я хочу быть твоим другом. Можешь попросить все, что хочешь…

Но, похоже, эти слова только встревожили ее. Она жевала быстро, словно хотела поскорее покончить с этим и убежать домой.

Он настаивал:

— Просто помни всегда, что у тебя есть друг. Ты так хочешь отдаться кому-то. Я бы взял тебя. Я просто хочу видеть тебя счастливой.

— Ты только что видел меня в тренажерном зале, — ответила она. — Я была счастлива. — Она продолжала отрезать маленькие кусочки от своего стейка. — Я даже не знаю, зачем я тебя туда затащила.

Она так и не осознала, что затащила его туда, чтобы показать, что сможет постоять за себя, что справится даже с мужчиной с помощью одного из этих неожиданных болевых приемов.

— Пожалуй, я съем мороженое, — решил Паркер.

— Ты что, ешь сегодня нормальную еду? — удивилась Ева.

— Я просто ем именно эту еду.

Прежде чем Ева успела выразить желание пойти домой одна, Паркер сказал ей, что ему придется покинуть ее. У нее словно гора свалилась с плеч.

Когда они вышли на улицу, он отметил: «Ты изменилась». И Паркер действительно заметил это. Она была уже не такой веселой, как раньше. Она стала серьезнее, честнее. Она не доверяла ему, не боялась его, но говорила как-то уклончиво.

— Тебе звонили из офиса, — сказала Барбара. Было девять. Он пришел домой. Он не помнил, как ехал в Эванстон. Он просто закрыл окно и поставил на максимальную громкость «Реквием» Верди. — Спрашивали, где тебя носит.

Паркер усмехнулся — тот же жесткий смех.

Попытка изобразить иронию всегда выдавала отчаяние — рот открыт слишком широко, язык — словно просто кусок мяса. Эта улыбка должна была сказать что-то типа «я работал весь день!»

Но Паркер только усмехнулся, не проронив при этом ни слова. Он знал, что если только начнет говорить, то выложит Барбаре все.

Жена не донимала его вопросами. Барбара редко это делала. Сейчас завела разговор о малыше и о каком-то новом фотографе.

Паркер чувствовал себя маленьким и беззащитным, словно все знали о нем все и любой мог оскорбить его или обидеть. Он понимал, что за пределами его взора — хаос, и он идет по лезвию ножа. Никто не знал того, что знает он. Так что только ему решать.

Ее полное имя было Шэрон Мозер. В газете района Скоки он нашел подробную статью о ее похоронах в прошлый вторник, около лютеранской церкви. Казалось, это только ухудшает ситуацию: знать о ее религии, слышать о ее похоронах, узнать, что ее маму зовут Урсула, а ее отца уже нет в живых, что у нее есть брат Ричард, что ее похоронили здесь, в Скоки. Так что она не была просто одинокой женщиной в той комнате: она принадлежала к миру, о котором Паркер не знал ничего. И он чувствовал, что вторгся в этот мир, что нарушил его размеренность и баланс — теперь там хаос. Этот мир стал кривобоким, как та старуха с горбом, закрывшая перед ним дверь. От этого чувства его тошнило. Это было словно тот волос во рту, кончик которого щекотал его горло. Но этот волос он выплюнуть не мог.

Кладбище Сэйнт Питерз в Скоки было очень тихим в тот июньский день. Оно было залито таким ярким светом. Там не было ни души. Часть кладбища похожа на хаотичную каменоломню, — решил Паркер, — а вторая часть подчинена какому-то определенному порядку.