Чисто убийственный бриллиант - страница 39

стр.

— Где дядя Титус? — продолжала девочка, дергая Дэмп за руку, чтобы привлечь ее внимание. — Можно его увидеть? Он в том ящике? Он спит? Мама говорит, что он отправляется на небеса, но найдет ли он туда дорогу? Мама как-то сказала, что он разбирался в картах, как болван…

— Не говори так, — машинально одернула ее Дэмп. — Ты никогда не станешь настоящей леди, если будешь произносить такие слова. Пойдем, Лайли, найдем бабушку, хорошо?

Минуту спустя маленькая группа скорбящих уже стояла у кованой металлической двери, ведущей в семейную усыпальницу, стараясь не смотреть на служащих похоронного бюро, которые несли на плечах гроб. Позади шли синьор и синьора Стрега-Борджиа в сопровождении Дэмп и Пандоры. Вокруг склепа лежали груды белых лилий, ожидая момента, когда живые покинут это место, предоставив мертвым разлагаться вместе с цветами. Пандора споткнулась, пробормотала: «Черт», и запрыгала назад, туда, где валялась ее туфля, застрявшая каблуком в травянистой кочке.

— Не говори такие слова, — сказала Лайли. — Леди не говорят таких слов, как «чер…».

Миссис Маклахлан закрыла рукой рот ребенка и вздохнула. Подняв голову, она не смогла удержать слез при виде трех маленьких фигурок — это осиротевшие дети Титуса бежали по кладбищу вслед за своей матерью, Мерседес Стрега-Борджиа. Очаровательная вдова Титуса, решительно шагая прямо по траве, приближалась к склепу, вся в жемчугах и летящих мехах. От нее веяло агрессией и истерикой поровну.

Вдова обняла сыновей и с вызовом поглядела на собравшихся. Глаза Мерседес были подозрительно сухи. Более того, похоже, в данную минуту ее волновали вопросы скорее материального, нежели духовного порядка. Во всяком случае, так следовало из ее слов.

— …если вы, стервятницы, думаете, что увидите хоть пенни из имущества моего мужа, то глубоко ошибаетесь. — И в подтверждение своих слов Мерседес энергично погрозила унизанным бриллиантами пальцем.

— О, пожжжалуйсста, — прошипела Дэмп. — Едва ли сейчас уместно говорить о деньгах Титуса.

Синьор и синьора Стрега-Борджиа молчали. Лица этих людей, погруженных в траур, свидетельствовали о том, что они глубоко переживают невосполнимую утрату. Здесь, на унылом шотландском кладбище, родители провожали в последний путь единственного сына. Закутанная в черную органзу, синьора Стрега-Борджиа судорожно сжимала руку мужа. Лайли и Роза, смутно сознавая, что сегодня не Самый Счастливый День, принялись плакать.

Серый дождик начал моросить в тот самый момент, когда из гробницы появился самый маленький член клана. Тарантелла, экстраординарная паучиха, помедлив на каменной ступеньке, достала из какой-то потайной части своей анатомии микроскопическую губную помаду и обвела все семейство испепеляющим взглядом.

— Ну же, — сказала она. — Приободритесь. Это еще не конец света… — Она умолкла, накрасила губы и помахала парой ног в направлении свинцового неба. — Да, я понимаю, идет, дождь, и это довольно мерзко, но что касается его… — она быстро сбежала по ступенькам, взобралась по ноге одного из могильщиков и прыгнула на крышку Титусова гроба, — то он не останется в одиночестве. Там, в склепе, его поджидают пять с лишним сотен моих детей, они позаботятся о том, чтобы ему было уютно… — И Тарантелла указала мохнатой ногой на склеп, весь интерьер которого казался живым от множества смешливых паучков, раскачивающихся на паутине.

— Но, но… — выдохнула Пандора. — Титус ненавидел…


Изображение на экране застыло, сотни паучков зависли в воздухе, лицо Пандоры осталось увековеченным с открытым ртом, а динамик лэптопа продолжал бубнить, словно заезженная пластинка: «…ненавидел, ненавидел, ненавидел…» Это настойчивое повторение, казалось, лишало слово всякого смысла, так что когда Титус и Пандора одновременно встали и вышли из картографической комнаты, в ушах их звучало: «…предвидел, предвидел, предвидел».

ПОГОДНЫЕ УСЛОВИЯ

Синьора Стрега-Борджиа выключила воду и завернулась в полотенце. Стерев пар, сконденсировавшийся на зеркале, она критически оглядела свое отражение и, взяв расческу, начала ритуал подготовки к встрече с утром. Когда синьора Бачи почти оделась, ее скрутил настолько сильный приступ тошноты, что она едва успела наклониться над раковиной.