И замолк.
«Не простят», а «простит», — промелькнуло у Сергея. Он встал и, не оглядываясь, подошел к главному пульту управления стеллатора.
Опытный оператор, один из самых лучших здесь, на Сарыче, он подготовил схему всего за десять минут.
Критический режим. Еще одно переключение — и процесс станет необратимым. Только и радости, что всем будет возможность эвакуироваться: мощность нарастает неудержимо, но постепенно, пока наконец рукотворное солнце вырвется из-под земли…
Стоя у пульта, Сергей пообещал:
— Я заставлю себя выслушать. Ради спасения стеллатора мне дадут прямой эфир. Заставлю выслушать, заставлю отключить диализаторы, и если гемосольвия отступит — никто не посмеет…
Афанасий Михайлович сидел совершенно неподвижно, и от пульта, где находился Сергей, трудно было разобрать, он ли это или только пустая оболочка.
А в соседнем пустом зале уже раздались неторопливые шаги напарника.
Его надо остановить в дверях.
Остановить, и потребовать срочно (обязательно срочно — чтобы не успели пробиться к кабелям управления в нижних этажах) — дать прямой эфир. И тогда сказать всему миру, что надо немедленно вывести все Установки, потому, что вся жизнь на Земле взаимосвязана, и покушение на Океан оборачивается трагедией…
Выслушают? Исполнят? Может быть. Не исключено. И может быть, все, сказанное Чумаком, — прозрение, догадка, и распространение гемосольвии действительно приостановится…
А если — нет?
А если он, лично он, Сергей Острожко, принесет человечеству потери — и не выявится никакая связь?
Если все взаимосвязано сложнее, намного сложнее, чем привыкли думать до сего времени?
А еще вероятнее — все так, да только не хватит у человечества терпения, и Установки включатся раньше, чем проявится хоть какой-то заметный результат. Спад эпидемии.
И если даже все подтвердится, если во всем окажутся справедливы предвидения — что тогда? Снова заводы, карьеры, рудники, домны, снова кислотные дожди и погибельный дым над городами, снова задыхающиеся старики, больные матери, дети-мутанты?
Снова не будет хватать энергии и сырья, и вернутся голод, нищета, болезни? И быть может, погибнет людей больше, много больше, чем умирает от гемосольвии?
…Шаги раздавались уже у самой двери.
«А если Ганнуся заболеет?
Одна-единственная, и я буду знать, что виноват? Виноват в том, что не поверил, не сделал все, что обязан, не использовал единственного шанса?»
…Ручка двери повернулась…