Чтецы сердец - страница 5

Надобно сказать, что спутники его имели вид колоритный и странный даже для столь удаленных мест, как здешние палестины: было их двое да еще три взнузданных коня — из тех, что черны, словно ночь, но быстры, словно ветер, и о которых говорят, увидев, что, де, недалека, по всему, и Дикая Охота. Одеты же приехавшие к Чертовой Мельнице были в плащи оттенков красного столь глубоких, что в неровном свете фонаря, принесенного запасливым Амелиусом, казались они, те плащи, черными. Запястья же всадников, искрящиеся на руках, были кованного грубого золота да угадывались при них еще мечи и как бы серебристая бронь: увидь такое добрый человек — неминуемо перекрестился б, потому как всякому стало б ясно, что повстречались ему не иначе как люди бесовского племени темных альвов, от которых честному христианину добра ждать отнюдь не приходится.

Однако ж, буде все же нашелся б посторонний наблюдатель, то не преминул бы отметить и то, что Амелиус Троттенхаймер на диво спокоен для такой передряги.

Человека одолевают хвори столь многочисленные, что одно именование их заняло б времени куда больше уместного. Бывают хвори тела, бывают — души. Порой колдун иль ведьма, по дьявольским своим резонам, насылают на доброго христианина болезни: и трясучку, и слепоту, а то и демонов, чтоб мучили и досаждали человеку, сколько хватит сил. Порой же хвори насылают и мертвые: от зависти к живым или по каким другим причинам. А иной раз и сам человек виновен в постигшей его болячке: начнет кто, скажем, работать в поле в неположенный день — и вот тебе, получи хворей пучок на медяк. Святой Власий одарит карбункулами, святой Валентин — подагрой, а уж от святого Витта станешь плясать без останову, пока не падешь без памяти.

Именно оттого первейшим делом при лечении всякой болезни остается верно понять причину ее, а уж установив, отчего приключилась болячка, можно и решать — посылать ли за попом, или довольно будет приготовить отвар по писаниям Галена, Марцелла иль Валафрида Страбона.

Однако ж именно тут и крылся самый корень зла, ибо поиск истоков болезни оставался во многом как выстрел наудачу: попадешь — так ты на коне, а промажешь — не обессудь. Именно оттого речи Амелиуса Троттенхаймера о новой методе поиска причин хворей, досаждающих роду людскому, оставались не пустыми словами, но расчетливой похвальбой.

Снотолкования и впрямь позволяли ему достигать результата куда более значимого, нежели у многих и многих иных лекарей. Одно только: довольно непросто было разбираться со знаками, что их посылал Господь через сны болезным своим детям. И то сказать: обычные снотолковники — «Сонник Даниила», либо даже и тот, что вышел из-под пера знаменитейшего Арнольда из Виллановы, — исходили из мысли, что сны провещают грядущее, а никак не прошедшее. Однако ж переиначив самый метод, Амелиус нынче с легкостью находил во снах, к примеру, следы злой ворожбы и сглаза, что обнаруживались яснее прочего. И то сказать: разве Господь не станет посылать человекам явные и явственные знаки, коли нарушены установления не просто наивысшие, но и священные? Потому лишь стоило больному узреть во сне черного кота иль сову, иль растерзанную голубицу, как Амелиусу Троттенхаймеру становилось ясно — без дьявольских козней здесь не обошлось.

И чаще всего так оно и бывало.

Порой, однако же, случались хвори столь запутанные, что разрешить смысл снов невозможно было иначе, нежели только обратившись к силам совершенно нелюдским. Еще в студенческую пору ему довелось при оказии заключить с Добрым Народом некую сделку, плоды которой он по сию пору и пожинал. Но всякий раз господин лекарь отправлялся за подобным советом не без робости, но с упованием на милость Всевышнего, который, де, защитит — ведь не корысти ради Амелиус рискует бессмертной своей душой, но только для спасения человеков.

Вот и теперь, встав у престолов Доброго Народа, Амелиус преследовал, как он говорил себе, единственную лишь цель: сохранить жизнь господину Гуго Хертцмилю, пусть уж даже заодно лекарь сберегал и свою голову.

Старейшие Доброго Народа глядели на господина лекаря с выражением на лицах, что нипочем не далось бы истолкованию физиогномам и более искушенным, нежели Амелиус, — и то сказать, ведь ни Цельс, ни кто иной и не задумывались, как должно читать движения мысли и души по лицу у тех, кто и души-то не имеет, не принадлежа к роду человеческому.