Что человеку надо - страница 18
Каншин кричит:
— Ушли! Надо скорей!..
Лейтенант пожал плечами:
— Не пойдут.
Каншин смотрит — хорошие ребята, смеются…
Ветер снова хлещет лицо жестким снегом. На гору бежит Каншин, за ним человек сорок. Скользко: камни под ногой срываются вниз. Люда падают, ползут на четвереньках. Фашисты открыли с дороги ружейный огонь. Каншин кричит:
— Ложись!
Еще немного! Вот и камни часовни… Боец говорит Каншину:
— Закрепляться?
Тот переспрашивает и вдруг падает — пуля попала в живот.
Его долго волокли вниз: потом положили на грузовик. Перевязочный пункт помещался в крестьянском доме. Дым от печи, холодно. Каншин лежит на черном щербатом столе.
— Здесь ничего нет. Придется оперировать без наркоза…
Он ни разу не вскрикнул. Только под утро открыл глаза и по-русски сказал:
— Пить!
Санитар не понял и покрыл Каншина еще одним одеялом.
Вальтеру сказали по телефону:
— Часовню заняли. Но пошла только 3-я рота, фланги оставались неприкрытыми, так что ночью мы ее очистили. Потерь у нас мало. Твоего ранили — майор Канчин или Кончин. Погоди, здесь говорят, что он умер, значит считай, что убили.
Каншина хоронили 30 декабря. Из деревни пришли крестьяне. Одна старуха причитала: «У него, говорят, жена!» Цветов не достали: кто-то принес сосновых веток, их перевязали красным лоскутком — вышло вроде венка. Утро было ясное и холодное. Рыжие голые горы, дома без окон, над ними дым, как дыханье. Долго рыли могилу: земля была жесткой, ярко-рыжая земля. Вальтер вдруг вспомнил, как Каншин ему сказал: «Земля другая», и помутнели люди, дома, горы… А рядом с ним толстяк Пако всхлипывал, как ребенок.
Встречают Новый год. Утром приехал грузовик с почтой: много пакетов — это все подарки к празднику. Разбирает посылки Ян, старый поляк, шахтер.
— Мариусу Леграну из Марселя.
— Давай сюда!
— Владиславу Стрижевскому из Парижа.
— Убили его.
— Степану Ковалевичу из Валенсии.
— Ты что, не знаешь? В госпитале…
— Жюлю Бланшону из Бельфора,
— Третьего дня убило.
— Карлу Машеку из Праги.
Никто не отвечает. Ян угрюмо говорит:
— Читай теперь ты. Я не разбираю…
Вот и Новый год.
— За победу! За Испанию!
Они поют песни — французы, болгары, поляки, немцы, — мирные непонятные песни: о любви, о деревьях, о свадьбах. Вальтер забился в угол, молчит, ничего не пьет.
— Вальтер, спой что-нибудь…
Он поет по-немецки песню. У него глухой, надтреснутый голос:
Пако говорит:
— Хорошая песня! Про девушку?
— Про родину.
Пако улыбается:
— А у меня дома теперь тепло…
Он зачинает завывать:
Вальтер налил в большую чашку коньяку и говорит:
— Вздор!
Над Хуанито посмеивались — как он ружье держит! Пробовали его учить, он не слушал, ходил грустный, всех сторонился. Как-то его послали в Мадрид за бобами. Он привез ящичек и сразу пошел в штаб к Маркесу:
— Дай я тебе ботинки почищу!
До войны Хуанито был чистильщиком сапог. Как же он наваксил ботинки Маркеса! Он тер их тряпкой, разными щетками, бархатом. Ботинки пищали. Наконец, Хуанито прищурился:
— Красиво! Давно я этого не видел…
Все смеялись — зачем здесь чистить ботинки, кругом грязь непролазная? А Маркес стал расспрашивать Хуанито, что лучше ваксить — бокс или шевро? Потом сказал:
— Я прежде дома строил…
Хуанито с этого дня не узнать: веселый, заводит со всеми длинные разговоры. Маркес хочет его произвести в капралы:
— Только читать научись.
У Маркеса большое хозяйство. Надо достать грузовики. На отдых увели чорт знает куда — деревню каждый день бомбят! Как бы втолковать комиссару, чтобы он попроще разговаривал с бойцами? Маркес никогда не кричит, не суетится.
Это было в декабре: бригада стояла возле Боадильи. Маркес говорит Льяносу:
— Белый дом видишь? Вон там… Нет, правей, с плоской крышей. Это я строил.
Полчаса спустя артиллерия начала стрелять по дому. Маркес смеется:
— Здорово! Три попадания сряду.
Кузнец Перес силач, он в руке гнет медяки. Лучше всех он умеет петь андалузские песни. Его жена осталась в Гренаде, он не знает, что с ней.
Переса послали в Мадрид с пакетом. Он увидел на проспекте автомобили, охрану, толпу: это вывозили фашистов, засевших в одном из посольств. Перес крикнул: