Что мне приснится - страница 14

Всю эту болтовню, как минимум половина которой была неправдой, мне приходилось выслушивать постоянно. На свою беду я как-то раз обмолвился, что часто бываю, да и в основном живу, в столице - конечно, ни словом не упоминая Орден; из-за этого Антонин решил, что в моем лице нашел подобающего своей особе собеседника, и теперь как можно больше времени старался проводить со мной. Он очень много говорил и никогда не слушал. Несколько раз я недвусмысленно давал ему понять, что мне не очень интересны его рассказы, на что он как будто не обращал внимания.

Нездорово бледный, среднего сложения Антонин не производил внушительного впечатления, но слыл виртуозным фехтовальщиком и отчаянным человеком; его называли участником самых дерзких предприятий последних лет не только в Дите, но и во всей стране. Орест казался довольным, когда мы заключили сделку с Антонином.

На словах Антонин презрительно отзывался о богачах и их образе жизни, да и о деньгах вообще. Свою деятельность он называл "возвращением законного достояния", а иногда - и местью дельцам и поддерживающей их власти. Тем не менее, когда речь пошла о туманном, но гарантированно рисковом деле, Антонин упирался, выпрашивая для себя все больше и больше, и в глазах его горела алчность. В конце концов он согласился участвовать, не выспрашивая деталей - в обмен на обещание очень серьёзной суммы. Оставалось только надеяться, что мечом он действительно орудует столь же охотно и умело, как языком.

Калеб пришел к нам вместе с Антонином, к которому, как мне сразу показалось, он был весьма привязан. Их объединяла в чем-то схожая судьба. Согласно законам, по призыву в армию отдают одного мужчину с каждых четырех дворов; отдали и его, совсем еще мальчиком. Видимо, посчитали, что лучше лишиться одного рта, чем одного кормильца.

В армии Калеб умудрился провести немало лет, избежав и смерти в бою, и увечий, и болезней. Не иначе как от природы умелый с оружием, храбрый и не лишенный практической сметки, он прошел через это время, не превратившись на глазах

в старика, как другие рекруты, а окрепнув и заматерев. В его лице армия могла бы получить замечательного офицера - не стратега, а воина, который воодушевляет солдат своим примером - если бы не низкое происхождение, которое закрывало

для него всякую возможность повышения в звании. Тот, кого забрали в рекруты, остается солдатом до самой смерти - как правило, скорой.

У самого Калеба на этот счет оказались другие планы. Пресытившись однообразием и отсутствием перспектив, он дезертировал, сперва вернувшись к семье. Дезертиры оказываются вне закона, и, хотя ради одного рядового едва ли будут поднимать

много шума, сочувствия у родни он не встретил - да и сам не годился больше для сельского труда и образа жизни. Единственное, к чему лежала его душа, и в чем он был по-настоящему хорош - это предприятия, требующие умелых и равнодушных

к закону бойцов - а, проще говоря, разбой.

Встретившись с Антонином случайно, Калеб теперь сопровождал его уже в нескольких делах подряд. Калеб, кажется, восхищался его амбициями - или нуждался в ком-то, кому можно вверить распоряжение своей жизнью. Вот и с Орестом за него

договаривался Антонин.

Наверное, никто не мог отличаться от Антонина больше, чем этот простоватый, немногословный здоровяк. В нем, в то же время, скрывалась какая-то темная сторона; можно было иногда видеть, как Калеб без каких-либо причин загорается гневом,

и тогда он, стиснув зубы и глядя совсем не так, как обычно, сжимал и разжимал кулаки. Тяжело сказать, что это было, но ясно было одно - попадись ему под руку в такой момент, и тебе несдобровать. Проходила пара минут, этот беспричинный - по

крайней мере, на первый взгляд - гнев уходил, и на свое место возвращался обычный, простодушный Калеб, который предпочитал помалкивать и слушать других.

Четвертый и последний из нанятых нами людей не только ничего о себе не рассказывал, но и не назвал своего имени. Он и пришел последним, с угрюмым видом расталкивая стоявших у него на пути; о деталях предстоящего дела он даже не спрашивал,