Что немцу хорошо, то русскому смерть [СИ] - страница 13

Короткий вопрос, столь же короткий ответ, калитка щелкает и открывается. Хозяин встречает нас на пороге дома. У него на руках совсем маленький ребенок. Девочка, судя по розовой кофточке.

— Тихо, Кондрат. Разбудишь мне ее своим ревом, сам угоманивать будешь.

— А Ксюха где? — послушно шепчет Федор.

Итальянец, на чьих изрисованных татуировками руках так безмятежно спит малышка, только раздраженно дергает головой. Все ясно — то место, где пребывает неизвестная мне Ксюха (жена?) ему активно не нравится, как не нравится и сам факт ее отсутствия. Сатрап и самодур.

Проходим вслед за ним в дом. Шепчет:

— Сейчас я ее уложу.

Он уходит наверх, бесшумно шагая босыми ногами по янтарному дереву ступенек. Меня же Кондратьев проводит в гостиную. По размерам она напоминает футбольное поле.

Правда очень уютное. Мягкие кресла и диваны, низкие столики, камин, изобилие цветов на подоконниках. И, главное, яркие цветные игрушки в большом детском манеже. Мечта… Неужели люди и правда так живут? Причем не какие-то выдуманные из мыльных опер и голливудских мелодрам, а вполне реальные.

Возвращается хозяин. Ставит на каминную полку какую-то белую штучку с антенной и втыкает провод от нее в розетку. Догадываюсь, что это и есть радио-няня, про которую мне все уши прожужжала одна из сотрудниц на работе. Какой, однако, заботливый папаша. И повезло ж его жене с таким мужем.

Итальянец, о котором я думаю все это время с таким придыханием, поворачивается. Смотрит мне в глаза, и я тут же меняю свое мнение. Да не дай бог! Как можно жить с человеком, у которого такие вот глаза?.. Глаза, которые, кажется, видели все подлости и гадости, вообще все зло мира. И смотрит он так, что хочется как минимум зажмуриться, а как максимум спрятаться за то самое кресло в котором я сейчас сижу. Правда, может быть на жену он смотрит как-то иначе?.. Кстати, интересно, кто у него жена? И почему он ей позволяет шляться неизвестно где и бросать на него ребенка? Мама наверняка осудила бы эту незнакомую мне женщину.

Понимаю, что все это время, занимая себя такого рода рассуждениями, прячусь от собственных проблем и необходимости проговаривать их с посторонними людьми. Уверена, что ничего хорошего из этого не выйдет. И точно:

— Какого лешего вы не сказали нам, что ваша фамилия Унгерн?

— А какого лешего я должна была это делать? Да и потом я была уверена, что мой шеф вам ее называл… И… И вообще — какая разница, что у меня за фамилия?!

— Придется рассказать, — это он Федору. Тот кивает со вздохом.

— Придется.

Их прерывает дверной звонок. Итальянец идет открывать, а Кондратьев направляется в соседнее с гостиной помещение.

— Анна, что-нибудь выпьете?

— А что есть?

Хмыкает, крутнув бритой башкой.

— Здесь, как в пещере Али-Бабы, есть все.

— Тогда-а-а-а… — закатываю глаза и судорожно соображаю, что бы попросить такое, чего бы точно не оказалось, и ему пришлось бы признать, что даже в этом чудо-доме есть все-таки не все. Познания мои не велики. По большей части книжные. Но все-таки… — Абсент. Желательно семидесятиградусный.

Вытаращивает глаза, но молча идет, куда шел. Когда дверь открывается, вижу, что там, за дверью, библиотека — стены комнаты от пола до потолка уставлены шкафами с книгами. Однако Федор возвращается оттуда не с книгой, а с бутылкой, в которой плещется изумрудно-зеленая жидкость.

— Есть только девяностоградусный. Пойдет?

Я стараюсь не дать изумлению отразиться на лице и с облегчением отрицательно качаю головой.

— Нет, девяностоградусный не люблю. (Можно подумать, я его, как, впрочем, и семидесятиградусный, когда-нибудь пила!)

— Тогда что?

— Не знаю, — на этот раз честно отвечаю я.

— На мое усмотрение?

Киваю. Даже интересно, что принесет даме господин майор.

Это оказывается пузатый хрустальный бокал на короткой устойчивой ножке. Внутри где-то на пару пальцев жидкости цвета темного янтаря. Коньяк, наверняка.

— Пятидесятилетний арманьяк, — поясняет Федор, плюхаясь в кресло напротив. — Сереге подарила бабушка жены. А она дама с хорошим вкусом к жизни.

— Тогда наверно неудобно…

— Она, зная его, подарила ящик.

— «ПрЭлЭстно», — как говорит самая заслуженная и самая пожилая дама в нашем рабочем историческом коллективе. Не даром мне с первого взгляда, сразу показалось, что все они — и бритоголовый Федор, и его приятель блондинчик (вот он, кстати, идет вместе с хозяином из прихожей), и сам итальянскоподданый — все они настолько не из моей жизни, что хоть плачь. Стрелок — я помню, что его фамилия Стрельцов и потому «кликухе» не удивляюсь — усмехается с веселой издевкой.