Что сердцу дорого - страница 6

На этой остановке вагон почти совсем опустел. С трамваев, с автобусов, со всех четырех концов перекрещивающихся улиц шли люди к заводу. И таким оживленным и напористым был этот людской поток, что Вадиму захотелось вот сейчас же, немедленно стать его частицей и войти в одну из многочисленных дверей проходной.

— Ты точно знаешь, что нужны литейщики? — спросил он Соню.

— Точно. До свидания, Вадим, — Соня протянула руку, и Вадим надолго задержал ее в своей широкой грубоватой ладони. — Приходи завтра, — добавила Соня, почувствовав, что он как будто чего-то ждет от нее.

— А сегодня?

— Так я ведь в полночь кончаю.

— Да, правда. Ну, ладно, тогда — завтра.

— Проходите, чего стали на дороге, — зашумели на них.

Вадим отодвинулся в сторону, а Соню подхватил людской поток, и она исчезла вместе с другими в проходной. Ушла, оставив его одного. Милая, непонятная Соня. Говорит — рада. Так ли?

Вадим не спешил возвращаться к Аркадию и долго бродил по городу — уже не солдат, но еще не рабочий, просто человек, свободный пока от всяких забот. С детства знакомые улицы, дома, перекрестки были по-новому дороги ему, и в душе росло какое-то светлое чувство, в котором слились и радость возвращения в родной город, и любовь к Соне, и ощущение этой свободы.

Солнце село. Над городом быстро сгущались синие сумерки. Вадим шел по Советской улице. Это была одна из центральных улиц, но дневное оживление уже спадало и здесь: реже ходили трамваи и автомашины, реже встречались прохожие и глуше звучали их голоса. В витринах магазинов и в окнах домов вспыхивали первые огни.

На перекрестке Вадим остановился, очарованный неожиданно открывшейся перед ним картиной. Знакомая, ничем в другое время не примечательная улица, уходила вдаль. Но сейчас дома совсем исчезли в вечерней синеве, и только тополя тянулись по обеим сторонам прямой, бесконечной аллеей до самого горизонта, сиявшего огневыми красками заката.

Вадим пошел навстречу этому многоцветному краю неба, но пламя заката опускалось все ниже и ниже, на глазах меркло и исчезало. Густая живописная аллея вблизи распалась на отдельные, далеко стоящие один от другого тополя, в которых негде было спрятаться темным силуэтам старых одноэтажных домов с закрытыми кое-где ставнями.

Вадим снова подумал о Соне, об их короткой встрече. Все вышло совсем не так, как он представлял себе. Но нет, он просто чудак, какая может быть встреча, если Соня спешила на завод? Все-таки она обрадовалась. И звала работать в свой цех. Значит, ей не все равно, где он будет работать. Нет, конечно, не все равно. Она хочет, чтобы они работали вместе, в одном цехе. Очень хорошо! Сегодня же… Нет, сегодня уже поздно. Завтра он устроится на завод. И эта проходная больше не разделит его с Соней.

— Все будет хорошо, Соня, — вслух подумал Вадим.

— Что вы? — недоумевающе спросил у него пожилой сердитый человек, поравнявшийся с ним в этот момент.

— Это я сам с собой, — сказал Вадим и засмеялся.

Незаметно он опять вышел к заводу. Площадь перед проходной была ярко освещена, но совсем пуста. Вадим закурил и долго стоял, глядя на высокий заводской забор и вслушиваясь в негромкий монотонный шум какого-то цеха, расположенного, по-видимому, недалеко от ворот. Он вдруг вспомнил, что здесь до войны работал отец — Вадим провожал его иногда до этих ворот…

Но это смутное воспоминание вновь смешалось с мыслями о Соне. Тоненькая, голубоглазая, в своем скромном платье и косынке, она так и стояла у него перед глазами. Он видел ее то смущенной, то радостной, то сдержанной, он вспоминал, как она, увидев его, нараспев сказала «Ва-дим», вспоминал каждое ее слово, улыбку, жест. Кажется, никогда еще он не любил Соню так, как в этот вечер. И никогда так не тревожила его мысль, что Соне, быть может, вовсе не нужна его любовь.

Когда в бюро пропусков Вадим назвал цех, в который ему надо было идти, стоявшая за ним девушка обрадованно сказала:

— Вы в двадцать третий? Я тоже туда. Пойдемте вместе.

— Можно, — согласился Вадим, оборачиваясь к ней.

Девушка была среднего роста, полная и очень юная — должно быть, только со школьной скамьи. Она и одета была как школьница — в коричневое, простого покроя платье. Толстые косы по-девчоночьи свободно опускались по спине до пояса. Лицо у девушки было круглое, с румянцем на щеках и с ложбинкой на подбородке.