Что случилось с Марго - страница 3

К счастью, отсутствие брата Джеральда временно освободило меня от его комментариев, которые без сомнения, стоили бы всех вместе взятых комментариев его братьев. Я вздрогнула при воспоминании о его занятиях, которые не включали в себя управление обширным наследством или владение спокойным пансионатом. Я заново вспоминала банки, заполненные жуками, коробки ящериц, ужасно пахнущий помёт птиц, отвратительных змей, хранящихся в спирту, трупы с вывернутыми внутренностями, гротескно подготовленные к вскрытию, воздух, спёртый от эфира, когда искалеченное животное было мастерски вылечено и возвращено к жизни, в то время как люди с более слабыми желудками, чем его собственный, ковыляли прочь, чтобы прийти в себя. Возвращение Джеральда значило бы смятение и беспорядок: нас всех с энтузиазмом заставят выйти на воздух, не взирая на погодные условия, чтобы просканировать окрестности на возможные богатства, где бы он мог, без помех, создать первое ядро зоопарка мечты. Уже имелся и весёлый кандидат, обезьянка Павло — маленький пушистый призрак — с лицом старого мудреца. Она правила домом в его отсутствие. Усаживаясь в стратегических точках, чтобы справить естественную нужду, он глубоко оскорблялся, если его побеспокоили. Павло дулся часами в каком-нибудь недоступном месте, в то время как перекормленная тибетская овчарка боролась за первое место в предпочтениях семьи. Ко всему этому, плохо набитый крокодил, от которого сильными волнами исходил затхлый запах, свирепо смотрел маленькими и блестящими, как бусинки, глазами с ванного шкафчика, а снизу небрежно написанное на зеркале красным мылом (сильное напоминание, что отсутствие Джеральда было лишь временным) предупреждение: «Пожалуйста, не трогайте», вместе с напоминанием самому себе о встрече с зубным врачом. Ну и кто бы не пожелал сбежать в Утопию хозяйки пансионата?

Итак, я оставила тёплые фамильярности хорошо известного окружения и начались недели интенсивного поиска дома. Новый мир открылся передо мною — очаровательный мир кирпичей и известкового раствора, в который унесли меня стремительные крылья исследования. Я увидела всё, кроме подходящего дома! Ставни окон открывались, чтобы показать молчаливые бальные комнаты, мраморные колонны поднимались к богато украшенным потолкам, где пухлые херувимы, играя, бесстыдно гонялись друг за дружкой; потайные лестницы, затянутые паутиной; чердаки, бездыханные в своём богатстве ждущих теней; чопорные и безжизненные бунгало размером с обувную коробку; ужасные дома в изогнутых кандалах рифлёного железа, окрашенные в тёмно-коричневый цвет. Когда в очередном уголке открывался запущенный затопленный водой сад, множество отголосков шептали невидимым присутствием бранящейся тёти Пэйшнс — «Самая неподходящая собственность, дорогая» — и весёлым бормотанием брата Джеральда — «Посмотри, чудесно послужит прудом для бегемотов». А тем временем запас подходящих домов тревожно сузился, вынуждая меня рассматривать практические вопросы.

Я не знаю, что я хотела, но в один непредсказуемый момент вдруг узнала, притом невероятно близко от дома. Конечно, я видела это здание раньше, но никогда не «ощущала» его присутствия, и даже не замечала, кто живёт за ярдами мрачных занавесок каштанового цвета. Сейчас табличка «Продаётся» изменила всё, думала я в восторге, остановившись с сияющими глазами и обдумывая свой выбор на этой спокойной широкой улице с большими старинными домами эдвардианской эпохи (к слову, на нашей собственной улице).

Объект моего внимания — большой удобный квадратный дом — основательно стоял на трёх этажах. Широкие ниши — глубокие выступы комнат с окнами — разбивали твёрдость толстых стен спереди, а между ними маленькие куполообразные окошки с ярким цветным стеклом добавляли необычный причудливый оттенок этой немного тусклой палитре тёмно-зелёного цвета снаружи. Высоко между рядами дымовых труб я с удовлетворением отметила привлекательные окна мансарды. Большая веранда укрывала входную дверь, каменный гараж сужал вход в сад за домом: участок не подрезанных деревьев и заросшего газона, окружённого высокой стеной, прочным забором и густой изгородью из бирючины. Запущенная часть сада — но для меня в это мгновение это был рай. Передняя дверь открылась по моему нетерпеливому желанию ещё до того, как я дошла до неё, и, буравя меня проницательным взглядом постоянно укрытых в складках цвета шпатлёвки, как будто они провели всю жизнь под жарким солнцем, стояла женщина обильных пропорций и преклонного возраста. Необъятная, ужасно пожелтевшая, белая блузка, украшенная подтёками от еды потёртая юбка с разошедшимися швами передавались из поколения в поколение. Две одинокие стеклянные пуговицы на блузке с отколотыми краями, словно у прозрачного бриллианта, державшихся на одной ниточке, доблестно, но малоэффективно прикрывали колыхающуюся грудь, которая грозила вырваться наружу сквозь оскалившиеся прорехи запачканной шерстяной и батистовой подкладки: простоватые изобретения боролись за первое место на пути к свободе. По контрасту со всем остальным в ней, волосы блестели словно нимб. Заплетённые в толстую белую косу и несколько раз аккуратно обвивавшие её голову, они были подколоты шпильками, чтобы добиться неподвижности. Было похоже на то, что она надела серебряную корону.