Что современно? - страница 3

«То, что я пытаюсь отследить под этим именем, это, прежде всего, абсолютно гетерогенный комплекс, объединяющий дискурсы, учреждения, архитектурные построения, регламентирующие постановления, законы, административные меры, научные достижения, философские, нравственные и благотворительные рассуждения, в общем, сказанное, как и несказанное — таковы элементы диспозитива. Сам диспозитив — это сеть, устанавливаемая между данными элементами […] Под диспозитивом я понимаю своего рода, формацию (formation), главной функцией которой является ответ на чрезвычайную ситуацию. Потому, диспозитив обладает доминантной стратегической функцией… Я говорил, что диспозитив обладает преимущественно стратегической сутью, предполагающей, что речь идет об определенной манипуляции соотношений сил (de rapports de force), рационального и согласованного вмешательства в это соотношение, для придания им развития в определенном направлении, для их блокировки, стабилизации или использования. Итак, диапозитив всегда вписывается во властные манипуляции (jeu de pouvoir), но он же постоянно привязан к одному или многим пределам знания (bornes de savoir), рождающимся из них и, в той же степени, их обуславливающим. Это и есть диспозитив: стратегии соотношения сил (de rapports de force), поддерживающие типы знания и поддерживаемые ими[5].

Вкратце резюмируем три пункта:

1 Это гетерогенный ансамбль, одинаковым образом виртуально включающий в себя все, лингвистическое и не–лингвистическое: дискурсы, институты, здания, законы, полицейские меры, философские утверждения и т. д. Сам по себе диспозитив является сетью, образующейся между этими элементами.

2 Диспозитив всегда обладает конкретной стратегической функцией и всегда вписывается во властные отношения.

3 Как таковой, он произведен пересечением отношений власти и отношений знания.

2. Я позволю себе начертать суммарную генеалогию этого термина в рамках произведений Фуко, а затем и в более широком историческом контексте.

В конце шестидесятых годов, в эпоху, близкую ко времени написания «Археологии знания»[6], для определения объекта своих исследований Фуко не использовал термин «диспозитив», предпочитая ему другой, этимологически близкий, термин «позитивность» («positivite»), тогда также не давая ему определения. Я часто спрашивал себя, где Фуко мог найти этот термин, до того момента, как, несколько месяцев тому назад, перечитал произведение Жана Ипполита[7] «Введение в философию Гегеля»[8]. Вероятно, вы знаете о тесныхсвязях, соединявших Фуко с Ипполитом, которого он нередко называл «своим учителем» («maitre»). Действительно, Ипполит сначала был его преподавателем подготовительных классов[9] в лицее Генриха IV[10], а затем в Высшей Нормальной Школе в Париже[11]. Третья глава произведения Ипполита названа «Разум и история. Идеи позитивности и судьбы[12]». Здесь он сосредотачивает свой анализ на двух произведениях Гегеля, восходящих к так называемому бернскому и франкфуртскому периодам творчества философа (1795–96): первое — «Дух христианства и его судьба»[13] и второе— «Позитивность христианской религии»[14].

Согласно Ипполиту, «судьба» и «позитивность» являются двумя ключевыми концептами гегелевского мышления. В частности, термин «позитивность» у Гегеля находит свой действительный топос в оппозиции между «естественной» и «позитивной» религией. Если естественная религия затрагивает непосредственное и общее отношение человеческого разума к божественному, то позитивная, или историческая, религия включает в себя комплекс верований, правил и обрядов, которые в определенном обществе и в определенный момент истории были предпосланы людям извне. «Позитивная религия», — пишет Гегель в отрывке, цитируемом Ипполитом, — «предполагает чувства, запечатленные в душах посредством той или иной степени принуждения, действия, являющиеся результатом повеления, следствием повиновения, выполняемые без непосредственной заинтересованности»[15]. Ипполит показывает, как противопоставление природы и позитивности соответствует, в данном случае, диалектике свободы и принуждения, разума и истории. В отрывке, который не мог не привлечь к себе внимание Фуко и который содержит нечто большее, чем простое предсказание понятия о диспозитиве, он пишет: «Здесь видна совокупность вопросов, возникающих в контексте понятия о позитивности, и последовательные попытки Гегеля соединить диалектически — диалектикой, еще не вполне себя в качестве таковой осознающей, — соединить чистый разум (теоретический и, главным образом, практический) и позитивность, то есть исторический элемент. С одной стороны, позитивность воспринимается Гегелем как препятствие человеческой свободе и, как таковое, подвергается осуждению. Поиск позитивных элементов определенной религии и, можно добавить, общественного строя, означает открытие в них того, что навязывается человеку по принуждению и омрачает чистый разум; с другой стороны, становящейся преобладающей в итоге развития мысли Гегеля, позитивность должна быть согласована с разумом, призванным, таким образом, преодолеть свой абстрактный характер и обрести соответствие конкретному богатству жизни. Так проясняется, почему понятие позитивности помещается в центр гегелевской перспективы