Чтобы в юрте горел огонь - страница 7
— Мы приехали за Нилкой, наша она!
От их решительности мать и отец сперва окаменеют на своих местах, потом с радостью кинутся собирать Нилкины вещички…
Только никто не приезжал. Далеко от города до Шиберты — несколько дней езды.
Бабушка присылала письма. Их писала тётка под её диктовку. Все они начинались со слов: «Дорогие дети, Антонина и Семён Доржиевич! Дорогие внучки, Дарима и Нилка! Кланяется вам ваша бабушка Олхон».
Дальше шло перечисление скудных сельских новостей и обязательная приписка для любимой внучки, вроде такой:
«Передайте Нилке, что бабушка Карпушиха шлёт привет. Далайку пришлось посадить на цепь: покусал жену главного бухгалтера. Кое-как уговорили ветеринара, что собака не бешеная, а то хотели пристрелить. Не болей, будь здорова».
Письма не успокаивали, от них становилось горше, гасли последние надежды: раз прислали листок бумаги, значит, не приедут сами.
Аккуратная мать в тот же день садилась писать ответ.
— Что передать от тебя бабушке? — обращалась она к дочери и встречала угрюмое молчание.
— Что написать от тебя маме? — переспрашивала она. — Сколько лет она тебя растила, маялась, а ты ей даже привета не шлёшь?
Нилка обиженно молчала.
— Ты что, не слышишь меня?.. Сил моих нет! — наконец не выдерживала мать. — Здесь тебе не деревня, некому баловать. Дарима ребёнок как ребёнок, ласковая, отзывчивая, а ты в кого такая? Таких вроде нет в нашей родове.
Лицо матери строго и серьёзно, глаза смотрят холодно, с укоризной. Нилка теряется от такого взгляда, будто перед ней сидит чужая, незнакомая женщина, и ей так хочется поскорее убежать в Шиберту, спрятаться в пышных складках бабушкиного платья.
— Я хочу к бабушке, — просится она. — Я хочу домой…
— Запомни раз и навсегда: твой дом здесь, — слышит она ровный голос матери. — Устала я от твоих капризов…
Она встаёт, уходит на кухню, растапливает печь, чистит картошку. А Нилка тихонько шепчет:
— Я хочу к бабушке. Я хочу домой…
* * *
Помаленьку Нилка выздоравливала. Мать уже не сидела больше с ней дома, вышла на работу. Когда девочка просыпалась, в квартире было тихо и пусто. На кухне её ждала кастрюлька каши, которую Антонина заворачивала в толстый платок, чтобы она не остыла. Нилка съедала тёплую кашу, запивая молоком, мыла посуду, потом подходила к окну. Ей не нравился пустынный каменный двор.
Снова и снова вспоминает она Шиберту; наверное, сейчас в Шиберте все дороги и тропинки и их дворик, поросший травой, засыпаны жёлтыми и красными листьями, а непослушный резвый Далайка умчался в лес, где облаивает и гоняет кедровок. Девочке становится веселей — так бы и побежала сейчас наперегонки с Далайкой! Она пробегает несколько шагов и останавливается перед столом, за которым Дарима готовит уроки. На нём лежат учебники, тетради, ручки и цветные карандаши. Девочка поудобнее устраивается на стуле, листает страницы учебника, рассматривает картинки, берёт в руки тетрадь и карандаш и, подражая старшей сестре, начинает готовить уроки…
Приходит Дарима. Увидев беспорядок на своём столе, она не сердится, а советует:
— Учиться хочется? Просись в школу. Знаешь, как там интересно!
Теперь Нилка вставала рано, вместе с матерью. Пока та растапливала печь, готовила завтрак, она стояла и просила:
— В школу хочу, в школу хочу…
— Ты мала ещё и недавно болела, — возражала ей мать.
Неожиданно дочь поддержал отец:
— Отведи её, Тоня. Может, возьмут, а то чего она целыми днями одна сидит?
* * *
В школе их встретила старенькая учительница. Она показалась Нилке похожей на бабушку Олхон: полная, неторопливая, с уставшим добрым лицом, только свои седые, коротко остриженные волосы учительница не прятала под платок, а зачёсывала назад узкой гребёнкой.
Она положила руку на плечо девочки и сказала:
— Какая маленькая. Ей надо немного подрасти. Пусть лучше приходит на будущий год. Да и пропустила уже много, больше месяца.
— Возьмите, Лидия Раднаевна, пожалуйста, — просительно улыбалась мать. — Она мне дома все уши прожужжала: «В школу, в школу хочу». Пусть посидит у вас несколько дней, — услышала девочка шёпот матери. — Потом домой отправите: мала, мол.