Чуча. Песня Леса - страница 7
— Как же случайно? Как же случайно? — закричала Сорока, и на крик с шумом стали слетаться ее сестры.
— Ты хуже своего отца! — подхватили они. — Хуже матери! У, Скальные убийцы!
— Мы, птицы, проклинаем тебя. Когда за тобой придут люди, по всему лесу — от человечьей тропы до болота — мы выдадим тебя. Выдадим тебя!
Нет, Чуча не рассказал об этом Белке с Сухой Сосны. И ему было неприятно, что она права.
— Все худшее в лесу, — сердито говорила Белка, — названо именем Волка. Ядовитые ягоды — красные на кусте, они потом почернеют — волчьи ягоды. Ядовитые листья — вон те — волчье лыко. Ни один зверь, поедающий траву, даже в голодное сухое лето не станет есть их.
Мягкие светло-зеленые листья волчьего лыка вздрагивали на ветру.
— Ну и пусть, — сказал Чуча, и ухо его издалека приняло по ветру знакомый голос.
У-оо-о! Знают только дубы и грабы,
взвизгивал Скальный,
Это была его мстительная песенка.
— Опять дома оттрепали! — проворчала Белка. Она тоже всегда слышала Волчонка издалека. И любовь и ненависть чутки.
— Я уже большой, — пожаловался Волчонок, — а вот смотри! — Он нагнул голову, и Чуча увидел кровь на прокусанном ухе, — Это называется — учить. У, волки!
— Ничего, — стал утешать Чуча, — А вот меня никто не кусает, зато и не учит. Белка с Сухой Сосны говорит, что я слабый и не хитрый.
— Да. У тебя мягкие когти.
— Что же делать?
— Надо дождаться, что скажет лес.
— Но он про меня никогда не говорит.
— А про нас, волков, он поет. Пойдем в бурелом. Там темнее и лучше слышно.
И правда, среди поваленных елок и сосен, поросших седым мхом, за рощей скальных дубов, все говорило о волках, об их логове под вывороченными корнями, о белых костях оленей и косуль, что лежат у входа в нору…
И лес пел не так, но о том же:
— Когда выпадет снег, я стану охотиться один, — вздохнул Скальный, — Только это еще не скоро.
Однажды Чуча дремал среди брусничника, у поваленной ели. Он теперь выходил сюда встречать своего друга: очень уж сердилась и кричала Белка с Сухой Сосны, когда видела их вместе. Листья брусничника побурели от дневной жары и утренних заморозков. Чуча слышал, как копошится среди них паук и как звенит его паутина.
У меня паутинки-струнки, — так говорил лес.
На полянках травинки тонки, — говорил лес.
Чуча закрыл глаза, и зарябили сразу красные брусничины, ярко-желтые листья берез, желто-бурые толстоногие еще опята с матовыми шапочками — все, что он видел, пока бежал сюда от родной поляны. И вдруг — стоп!
Чучу точно толкнуло. Он сразу открыл глаза, вскочил… И тотчас что-то острое и зловонное коснулось его боков, и он поплыл-полетел над брусничником и сухими ветками.
— Чи-чу! — запищал Чуча, и острое сильнее примяло бока. Он уже не мог пискнуть, не мог дыхнуть, в ушах его шумело, и все казалось, что голос Белки с Сухой Сосны звал-окликал Волчонка:
— Скальный! Скальный!
Потом листья и ветки внизу замелькали быстрее, Чучу провезло мордочкой по еловым колючкам и вдруг отпустило.
Он шлепнулся, наколол бочок о шишку. А ельник и кусты рядом трещали, ломались. Потом этот клубок укатился, шум стал едва слышным.
— Вставай, малыш, — прошелестела рядом Белка с Сухой Сосны.
Она одна, эта крикунья, умела так ласково разговаривать. Но это случалось редко.
Белка обхватила Чучу левой передней лапой поперек туловища и понеслась с ним по деревьям — с ветки на ветку, с ветки на ветку. А-а-ах! А-ах!
Он всегда мечтал полетать с ней так. И теперь, несмотря на боль в боку, был счастлив. «Будто я Бельчонок!» — радовался он.
Белка втащила его в свой домик — колючий из-за торчащих веток снаружи и устланный нежным рыжим пухом внутри.
— Хоть побываешь у меня, — Голос Белки опять стал ворчливым: — Небось у Скальных Волков был, в их поганом логове.
— Но разве ты не звала на помощь Скального?
— Для тебя. Себе бы не позвала.
— А он помог?
— Еще бы. Загнать Лисенка ему одно удовольствие.
— Так это был Лисенок?
— А ты не видел? Ты что ж, спал?
— Да.
— На чужой поляне?