Чудеса в Гусляре - страница 7

Это было красиво. Солнце, беспрестанно увеличиваясь и краснея, ползло по касательной к ярко-зеленой линии горизонта. Солнце было полосатым - по лиловым штрихам бежали, вспыхивали белые искры. Небо, ярко-бирюзовое вблизи от солнца, становилось изумрудным, глубоким и густым по мере удаления от него, а за спиной уже стояла черно-зеленая ночь, и серые облака, зарождаясь где-то на суше, ползли к морю, прикрывая и туманя яркие звезды. Кустарник на дюнах превратился в черный частокол, сплошной и монолитный, оттуда шли шипение, треск и бормотание, настолько чужие и угрожающие, что Павлыш предпочел не отходить от корабля. Он снимал закат ручной любительской камерой - единственной, сохранившейся на борту, и слушал шорохи за спиной. Ему хотелось, чтобы скорей кончалась пленка, чтобы скорей солнце расплылось в оранжевое пятно, провалилось в зелень воды. Но пленка не кончалась, оставалось ее минут на пять, да и солнце не спешило уйти на покой.

Мошкара пропала, и это было непривычным - Павлыш за четыре дня привык к ее деловитому кружению, к ее явной безобидности. Ночь грозила чем-то новым, незнакомым, злым, ибо планета была еще молода, лишена разума и жизнь на ней была погружена в беспощадную борьбу за существование, где побежденного не обращали в рабство, а пожирали.

Наконец солнце, до половины погрузившись в воду, распластавшись по ней чечевицей, уползло направо, туда, где вдоль горизонта тянулась черная полоска, - берег вдали загибался, образуя залив, в глубине, которого упал «Компас».

- Ну что же, - сказал себе Павлыш. - Доснимем и начнем первую полярную зимовку. Десять дней сплошной ночи.

Собственный голос был приглушен и почти незнаком. Кусты отозвались на него вспышкой шумной активности. Павлыш не смог заставить себя дождаться полного заката. Палец сам нажал на кнопку «стоп». Ноги сами сделали нужный шаг к люку, надежному входу в пещеру, столь нужную любому троглодиту.

И тут Павлыш увидел огонек.

Огонек вспыхнул на самом конце мыса - черной полоски по горизонту, невдалеке от которой опускалось в воду солнце. Сначала Павлыш подумал, что солнце отразилось от скалы или волны. Подумал, что обманывают уставшие глаза.

Через двадцать секунд огонек вспыхнул снова в той же точке. И больше вспышек Павлыш не увидел - солнце подкатилось к мысу, било в лицо, и собственные его вспышки мельтешили и обманывали. Павлыш не мог более ждать. Он вскарабкался в люк, не снимая скафандра и шлема, пробежал на мостик, чертыхаясь и спотыкаясь об острые края предметов, что прятались, видно, при свете.

Чуть фосфоресцировал в темноте мертвый экран телеглаза. На него Павлыш и направил камеру, проецируя отснятое изображение. Может быть, камера, глядевшая на горизонт не отрываясь, заметила огонек раньше, чем Павлыш.

Был снова закат. Снова солнце по касательной ползло вдоль зеленой воды, разбрасывая слишком яркие краски, снова по нему бежали сизые полосы и вспыхивали искры. Глаз камеры последовал за солнцем, у Павлыша устали руки. Они немного дрожали, и оттого волновалась и покачивалась на импровизированном экране изумрудная вода.

- Смотри, - предупредил себя Павлыш.

В правой стороне кадра обнаружилась черная точка - оконечность мыса. И тут же в этой точке, безусловно и объективно увиденный камерой, вспыхнул огонек.

Экран погас. Павлыш оказался в полной темноте. Лишь перед глазами мелькали багровые и зеленые пятна. Он ощупью отмотал пленку обратно и остановил тот кадр, где вспыхнул огонек. На экране застыло, остановилось солнце, застыла и белая точка у правой кромки экрана - огонек.

Все это было невероятным, всего этого не могло быть. Огонек должен был оказаться оптическим обманом, галлюцинацией, потому что Павлыш подсознательно ждал какого-то события, мелочи, способной вернуть надежду. Мозг жаждал ухватиться за что-нибудь, пусть за мираж… Но огонек не был миражем. Камера также увидела его.

- А почему бы и нет? - спросил Павлыш.

Корабль ничего не ответил. Он очень надеялся на Павлыша.

«Чего же я здесь стою? Солнце уже спряталось и не мешает смотреть на мыс. А вдруг огонька уже нет?»