Чудесная лодка [авторский сборник] - страница 11
Вдруг он остановился у можжевеловых кустов, повесил ружьё за спину и махнул рукой.
— А олень? — спросил я.
Мендуме показал на след.
Я увидел рядом с большими следами маленькие копытца оленёнка. Олениха оставляла оленёнка в можжевельнике, а теперь уводила с собой.
Мендуме закурил трубку и сказал, что никогда не убивает олениху с оленёнком. Он засмеялся и показал на снежные горы. Я посмотрел туда и увидел па белом снегу два коричневых пятнышка, побольше и поменьше. Это была олениха с оленёнком. Они шли через горы в долину. Оленёнок проваливался в снег и отставал, а мать поджидала его.
Солнце садилось, и два диких оленя шли в розовых снегах.
Соболь
Это в глухой тайге было, людей там редко встретишь — одни звери.
Мы по звериной тропе шли: я и старик Мендуме.
К вечеру привела нас тропа на таёжное озеро. Со всех сторон к воде подступают зелёные кедры, и вода в озере от этого зелёная.
Подует ветер, кедры закачаются, зашумят, и кажется, что озеро тоже заволновалось.
Развели мы на берегу большой костёр, напились чаю, собаку привязали к сухому кедру, а сами задремали у огня.
Спал я недолго. Ещё с вечера собака на верхушку кедра смотрела и ворчала, а ночью стала громко лаять. Я проснулся. Мендуме тоже не спал.
— Медведь? — спросил я у него.
— Нет!
— Лось?
— Нет, — сказал Мендуме, — это соболь!
Он по лаю узнал, кого почуяла собака.
На рассвете соболь вылез из дупла, и Мендуме убил его.
Шкурка соболя была чёрная и мягкая. Мендуме гладил её рукой и рассказывал, как живёт соболь, какие цены бывают на шкурки, но я уже всё забыл, а помню только соболиные глаза, зелёные и глубокие, как таёжное озеро, на берегу которого жил соболь.
Весной
Сначала поезд мчался среди лесов, и вечером закат был багровым от мороза. На Волге мокрый ветер качал деревья, грачи уже прилетели и ходили по полям.
В Казахстане снег лежал в ямках около телеграфных столбов.
Весенний верблюд нюхал рельсы. А на одной станции продавали кисель, и дикие осы садились на руки, и в степи родился голубой верблюжонок, слабенький и слепой.
Я спросил казаха, когда у верблюжонка откроются глаза.
Он сказал, как глаза откроются, его в сарае запрут. Я удивился.
— Он, наверное, погулять захочет?
— Нельзя ему погулять, — вздохнул казах и рассказал, что у верблюжонка кожа на пяточках ещё нежная, а в степи скорпионы под камнями притаились, и змеи, и ядовитый паук кара-курт. И все они только и ждут, чтоб верблюжонок в степь убежал.
Поезд поехал дальше. Я стоял у окна. Думал, змею увижу или скорпиона. Но так и не увидел.
Только на повороте увидел я, как мчится паровоз, а впереди, около рельса, стоят жёлтые столбики. Вот-вот налетит паровоз на столбик… И вдруг столбик катится в степь. Это суслик. Он свою храбрость показывает.
Огромное железное чудовище несётся на суслика, а он стоит, лапки прижал к груди и не шевелится. Колёса гремят всё ближе: тук-тук! Тук-тук! А сердце у суслика от страха: тук-тук-тук-тук-тук-тук! Наконец не выдерживает суслик и с визгом назад, в норку. Там его ждёт невеста.
А степь красным ковром покрыта. Тюльпаны захлестнули всё. Ветерок их покачивает, они волнами переливаются, то розоватые, то совсем, как огонь, а вон жёлтая полоса пробилась… Жаворонок чёрный на камушке сидит, вот он взвился и поднимается всё вверх, всё вверх и весь дрожит, трепыхается от песен.
А солнце так и жжётся, так и палит.
Танец верблюдов
А вожак шёл с открытыми глазами.
Вся шерсть у верблюдов заиндевела, на морде сосульки выросли, и ресницы покрылись белым инеем.
На последнем верблюде нагружена была войлочная юрта. Ветер раздувал войлок, как парус, и верблюд наклонялся на одну сторону. Видно, издалека шёл караван и тяжело было верблюду и он тихо стонал.
Караван скрылся в степи, а я всё удивлялся на верблюдов: какие они большие и покорные, даже маленького мальчика слушаются…