— Ах ты, Петра,— бормотала Дашка, зарываясь лицом в сено, — пенек лесной, мужик чудной. Удрать хотел от меня?! Чудной, как есть чудной.
А Гошка Еремеев, от неожиданности приоткрыв рот, с удивлением смотрел то на чернеющий в снегу валенок, то на быстро удаляющиеся сани.