Чудо в «Белом отеле» - страница 7

«А почему же не надо мной? – пробормотал эрцаббат, но тут же успокоил сам себя ответом: – Это пока что, пока что…»

А потом он совершил ошибку, рассказав о случившемся обоим послушникам, поддерживавшим его стоймя во время сна. Один из них, некий Руди из Штайгрифа, разболтал про этот случай всем подряд. Общину почитателей Хильдигрима охватило небывалое возбуждение. Явление венка добродетели было истолковано как знак скорой кончины эрцаббата; стали опасаться его телесного вознесения, в результате которого на земле не осталось бы никаких святых мощей, или же, если свершится лишь вознесение души, а не тела, церковные власти сразу же наложат на все мощи в совокупности секвестр или по крайней мере стащат их самые ценные части…

Прихожане посовещались и пришли к заключению, что есть только один способ сохранить будущие драгоценные останки и тем самым ожидаемую от них чудотворную силу: святого своевременно убить, кости выварить, безотлагательно оправить их в золото и выставить для поклонения, пока не набежали гиены из Рима.

Так оно и случилось.

Святой эрцаббат Хильдигрим, ora pro nobis.[iv]

У духовных невест две пары грудей, три носа, а голова повернута задом наперед. Они зовутся Сорейя, Тартарухос или Фотима. И Амстердам был бы сам по себе прекрасным городом, если бы в нем не проживало так много язычников и лютеран и кругом не валялось бы столько спринцовок.

Очевидно, амстердамцы, знаменитые своей страстью к чрезмерному потреблению наркотиков, вводят отраву в свои тела посредством спринцевания.

Время от времени кто-нибудь из них сваливается в воду. «О! – брюзжит эрцаббат Хильдигрим, давно известный своей святостью, если не сказать окруженный ореолом святого. – Еще одним меньше».

Амстердам – это город как «Гранд-отеля Кародамски», так и многих других красивых домов, которые почти все населены язычниками и лютеранами. «О! – брюзжит эрцаббат Хильдигрим. – Эти прекрасные фронтоны! Эти колонны! Эти каменные вазы, стоящие в изящных нишах у фасадов! О эти окна и башенки! Это изобилие великолепных форм! Эти фонтаны! И все это населено язычниками и лютеранами!»

Черное облако гнева вырывается из головы Хильдигрима и как атомная бомба уничтожает все суетные мирские строения; оно растаптывает, разрушает, раздробляет их в крошево, бросает их друг на друга, словно детские кубики…

Продавец сигар Конрад Мартинус Ван Хаэн плывет в своем челне по каналам. Как у всех продавцов сигар, у Ван Хаэна две четырехугольные головы. Поскольку с одной стороны они срослись вместе, то у них на двоих только два уха. Обе головы смеются во все горло. Это чудо природы, что две головы, сидящие на одной шее, смеются так, будто у них все в ассортименте. Но что касается слуха, тут не все в порядке, что и логично, потому что двум, да к тому же четырехугольным головам необходимы четыре уха, чтобы, так сказать, слух функционировал нормально. Но так как уха только два, то головы (вернее: минхер Ван Хаэн) слышат только половину всего происходящего, в связи с чем используется слуховой рожок, имеющий форму табачной трубки. Слуховой рожок принадлежал когда-то Бетховену. Эта вещь бесценна. К сожалению, с технической точки зрения от него нет никакого толку. Произведенного Хильдигримом взрыва языческих и лютеранских домов Мартинус Ван Хаэн, разумеется, не слышит, потому что он прогремел лишь в голове эрцаббата.

В тот момент, когда эрцаббат как раз поднимается по мосту, где он надеется наконец-то найти хотя бы изображение своей духовной невесты, внизу под мостом на челне проплывает минхер Ван Хаэн. Одна из его голов продолжает смеяться, а вторая – вот плутовка! – на мгновение имитирует выражение лица эрцаббата Хильдигрима.

Солнце от ужаса закатывается. На этом путешествие эрцаббата Хильдигрима за духовной невестой заканчивается.

Господин директор Кародамски, как и следовало ожидать, в финансовом отношении так никогда и не оправился от, так сказать, принудительной покупки половины замка. Когда он, шаркая ногами, приплелся обратно в город, нервы его были полностью расшатаны.