Чувство времени - страница 10

Подобные тонкости требовали повышенного внимания, но маги в последнее время все больше напоминали мне раздувшихся от самомнения царьков, которые уже больше ничего не желают, обуреваемые внутренними страстями.

Но я отвлекся.

Распрямившись, я тяжело вздохнул и зашагал вверх по лестнице.

— Зачем ты ждал меня, мальчик?

Над ступенями покатилось легкое эхо, и каменные стены вдруг приятно засветились, мягко, едва ощутимо пульсируя.

Прислужник — сын стекольщика, двенадцатилетний парнишка Марги — громко сглотнул и, справившись с собой, пошел следом.

— Дори Демиан, меня послали передать, что вас ждут на Совете.

— Ах, — без выражения выдохнул я. — Ну, пусть ждут. У меня слишком много собственных дел. Ты согрел комнату?

— Да, как вы просили. Раз в день прожигал камин, чтобы не завяли цветки, — в его голосе я услышал недовольство.

Тем не менее, Марги никогда не пренебрегал моими поручениями, выполняя все на совесть, и мне не о чем было волноваться. То, что у мальчишки есть собственное мнение на счет смысла моих поручений, так это даже хорошо. Если подумать, то для него мой приказ принести еды с кухни или собрать дорожные сумки был куда более понятен, чем необходимость жечь дрова, чтобы не выстужать комнату, в которой росли теплолюбивые растения. Дети Инуара взрослели под гнетом практичности, необходимости и невежества.

— Что-то еще?

— Да, дори Демиан. У меня есть вопрос…

Мальчишка запнулся, то ли испугавшись своей дерзости, то ли не зная, с чего начать.

— Спрашивай, я отвечу, — постаравшись добавить в голос доброты, отозвался я, остановившись на лестнице.

— Вы хромаете, вы были ранены…

Мальчик снова замолчал и я, поняв, что это простое любопытство, отозвался, тем не менее, так же мягко:

— Да, я был серьезно ранен, и обломок меча пробыл в ране достаточно долго, чтобы оставить на моей походке неизгладимый след.

— Ну, я просто хотел узнать… почему?

— Ну? — подбодрил я Марги.

— Почему вы хромаете, когда выходите на улицу, а когда возвращаетесь к себе, идете ровно и прямо?

Я улыбнулся краешком рта.

— Понимаешь, Марги, есть люди, которые хромают для себя. А есть те, которые хромают для других.

— Но для других хромать нельзя! — горячо возразил мальчик.

— Почему? — теперь уже меня обуяло любопытство. Ведь у кого нам учиться наивности и чистоте, как не у детей?

— Потому что другие должны считать тебя сильным. Нельзя быть слабым!

— Все дело, должно быть, в уважении других? — уточнил я.

— Естественно. Ведь тогда с тобой будут считаться, и никто не сможет с тобой поспорить!

— А если главная битва еще впереди? — спросил я, улыбаясь. — А людское мнение тебе не важно?

— Но как же… я не понимаю…

— Я объясню, но ты должен понять сразу: только разум и рассудительность должны определять твое поведение с теми или иными людьми. Но никак не заученные примеры. Вот мне совершенно не важно, что обо мне думают одни люди, зато иные не принимают меня в расчет, считая, что я ничего из себя не представляю. Я — лишь старый калека. И я позволяю им так считать, потому что твердо знаю: когда понадобиться совершить поступок, они будут не готовы к моим действиям. Тогда можно будет действовать наверняка и без помех.

— Хитрость недостойна чести, — отрезал Марги.

— Зато честь очень часто является синонимом смерти, при этом, не являясь эффективным оружием.

— Лучше умереть, чем так…

— А что так? — я внимательно смотрел на мальчика. — Лучше умереть, чем победить, пустив сначала пыль в глаза? А ты уверен, что честь заключается в глупости? Я считал, что честь — это умение сдержать свое обещание, это искусство никогда не предавать своих друзей и чистота здесь и здесь…

Я прикоснулся пальцем сначала ко лбу, потом к левой половине груди.

— Не забивай себе голову ложными идеалами, Марги, просто живи сердцем и постарайся избежать глупости, а сейчас — иди. Ты же видишь, я с дороги и устал, мне надо обмыться и отдохнуть.

— Вам нужно послужить? — совсем кротко спросил сын стекольщика.

— Иди и отдыхай, но к утру собери мне сумку с провиантом на три дня. Хлеб, сыр, побольше мяса, бурдюк воды и флягу чего-нибудь покрепче. И поиграй с друзьями, — великодушно разрешил я, сунув ему в ладонь долгожданную и желанную серебряную монетку, которую он заслужил, трудясь в мое отсутствие.