Чужая война - страница 10

— Факт.

Без сомнения, Федора Павловича озадачило сие горестное известие. Во-первых, по причине того, что он и сам был лично знаком с вором в законе по прозвищу Хомут и в некоторой степени даже уважал его, как человека сугубо правильного, старой закалки. Во-вторых, ему ли, Лавру, было не знать, к каким последствиям может привести арест такого большого по воровским меркам человека. Теперь и его это дело коснется.

— Кто ж себе такое позволить мог? — спросил Лавриков после длинной, почти театральной паузы.

— Общеполитическая тенденция, Федор Павлович, — с умным видом продекламировал Ессентуки. — Не только ж министров за жопы трясти. Надо и для нашего брата устроить публичную порку. И не с подбросом Хомута замели, а с солидными… этими… — здоровяк поскреб пальцами свою бородку, — аргументами на пожизненное. В лучшем случае. Если в камере чего похуже не случится.

— He верится даже… — Лавр был сильно озадачен. — Чтобы Хомута?.. Дурак!.. Он, значит, попался. А мне?.. — Депутат вновь уставился на скуластое лицо своего визави, прекрасно осознавая, что сюрпризы и новости на этом еще не завершились.

— А тебе надо с ладошечки господина бывшего прокурора Кекшиева прикормить и пригладить так, чтобы он все свои старые связи торчком поставил. — Слова Ессентуки оправдали самые худшие ожидания и прогнозы. — Исчезнет Хомут — по всему Уралу и дальше резня пойдет. Ядерная реакция, Лавр. Цепная. На то и расчет.

Обострившаяся до предела ситуация заставила Лаврикова, нервно погасившего первую папиросу, тут же прикурить новую. Он, правда, успел подумать, что стоило бы заменить крепкий «Беломор» на нечто более легкое, но вставать и идти на второй этаж за сигаретами не хотелось.

— Да какие у этого Кекшиева связи? — Лавр не желал оставлять попытки переубедить собеседника, хотя понимал, что от Ессентуки и его мнения здесь мало что зависит. — Его ж выгнали по собственному.

— Ну, елки, Лавр!.. — Тот даже хлопнул себя с досады раскрытой ладонью по отставленному колену. — Есть деньги — есть связи. А деньги будут охренительные. Принципиальный же момент. Или мы ложимся под кремлевские стены, или поодаль остаемся, как прежде.

Лавриков зло усмехнулся.

— Идеолог Ессентуки! — с иронией охарактеризовал он бывшего соратника.

— А чего? — заносчиво вскинулся тот. — На ваш корпус посмотришь — такие дятлы идеологами становятся, такие интервью раздают — мороз по коже!.. Но я не претендую, хотя и мог бы, — уже более скромно добавил он. — Мое дело курьерское. Донес до тебя весть, и — восвояси. Насчет финансов с Касатиком решите. И — все… — Ессентуки неторопливо поднялся с кресла, одернул на себе модный пиджак и заложил в рот сигарету. — Спасибо за морс из красной смородины. Поеду я, Лавр. Приятно было повидаться с бывшим шефом.

— А уж как мне приятно…

Ессентуки на прощание решил слегка приободрить бывшего босса, но в несколько необычной, свойственной лишь ему манере. Он остановился за спиной Лавра.

— Ты только не артачься, — сказал он вполголоса. — Поймут неправильно. А «дюбелей» с пушками у них на цепи — свора. Никакие бронежилеты и бронештаны не спасут.

Лавриков пружинисто поднялся и развернулся лицом к собеседнику.

— Да не пугай ты, ради бога, Ессентуки! — парировал он. — Знаешь ведь — меня пугать бесполезно.

— Я же по дружбе предупредил.

Лавр мрачно покачал головой и вернулся в скрипучее плетеное кресло, закидывая ногу на ногу.

— Провожать не буду, — небрежно бросил Федор Павлович и саркастически добавил: — Дружок…

— Дело хозяйское… — Ессентуки пожал плечами, демонстрируя полнейшее безразличие.

После этого он решительно вышел с веранды. Лавр, как и обещал, не двинулся с места, оставаясь безучастным к происходящему. Хлопнула входная дверь. Потом где-то снаружи заурчал двигатель автомобиля. И тишина. Лавр, сидя в кресле, нервно дернул левой ногой. Затем — еще раз и еще. Рука Федора Павловича, механически отряхивающая салфетку на столике, наткнулась на графин с недопитым морсом. Пальцы перехватили графин за горлышко, и уже секунду спустя хрупкий сосуд полетел в окно веранды.

Оконное стекло разбилось, графин также разлетелся на мелкие осколки. Струйки разлитого морса потянулись в разных направлениях.