Чужая жизнь. Дилогия - страница 15

Хуже людских свар между собой и магами чашу мировой злобы наполняли свары разномастных правителей. Обезумев от жажды власти и богатства, те собачились с соседями по поводу и без повода. Вспоминались старинные обиды, выкапывались из запасников покрытые пылью вековые претензии на чужие земли, звучали обидные оскорбления в адрес друг друга, к месту и не к месту поминались боги и их заветы. Мир трещал по швам от бряцания оружием, от грома артиллерийских орудий и оглушительной трели пулеметов. Остро пахло кровью, грозившей залить собой всю землю. Под патриотические вопли неразумных завязывались приграничные стычки, что нередко перерастали в маленькие войны, а те, в свою очередь, грозили стать большими. Только, пышущие решимостью правители еще жили старым пониманием войны, где победа и поражение зависели от миллионов поставленных под ружье солдат, от сотен боевых кораблей, от размера калибров монстрообразных орудий и тонн накопленных боеприпасов. Они воинственно топорщили усы, выставляли вперед бороды и радостно сверкали глазами при виде своих бесчисленных марширующих полков, совершенно не понимая, что теперь все стало иначе. К сожалению, понимание этой истины пришло не сразу. Миру понадобилось пережить одну страшную войну и десятки мелких, унесших жизни больше тридцати миллионом человеческих жизней прежде чем правители прозрели.

Дольше всех упорствовал германский император Вильгельм, возомнивший себя правителем возрожденной Римской империи новым Фридрихом Барбаросой. Его армия подобно стальной саранче обрушилась сначала на Белгию, Нидерланды, затем Францию. Под нерешительное молчание Востока, прекрасно обученная пехота, подкрепленная тысячами крупповских гаубиц, с легкостью сметали со своего пути разрозненное сопротивление своих противников. Казалось, черный орел возрожденной римской империи вскоре закроет своими крыльями всю Западную Европу. Только французский президент, когда нога немецкого солдата оказалась в полсотни верст от Парижа, с балкона Елисейского дворца воззвал к магам республики, многие из которых помнили причиненные им государством обиды и не желали участвовать в войне. Он напомнил им про славные традиции Парижской коммуны, которая, истекая кровью, стояла против бесчисленных орд врагов; про великие лозунги французской революции — свобода, равенство и братство, ставшие для многих людей на земле путеводной звездой и смыслом жизни. Но, главное, президент своим указом навечно отменил все ограничения, которые были навязаны магам. Отныне и во веки веков, провозгласил он, маги объявляются гражданами республики со всеми положенными им и неотъемлемыми правами и обязанностями. Может кто-то бы и посмеялся над этой немного пафосной речью французского лидера назвал бы ее неуклюжей попыткой утопающего ухватиться за соломинку, как это сразу же сделали германские газеты на своих страница. Французов назвали трусами, переодетыми бабами, испугавшимися выйти на защиты своего отечества. Признаться, такое звучало даже на страницах газет и некоторыхгосударств на Востоке. Однако, следом случилось немыслимое, что послужило водоразделом новейшей истории и стало символическим знаком для магов всего мира.

Маги Франции, все ее магические общества — Норманское Морское, Шампаньское Воздушное, Бургундское Горное, Корсиканское Водное и т. д., объявили личную вендетту германскому императору и всему германскому народу. 28 августа ровно в 9 утра они нанесли первый удар. Больше пяти десятков магов воздушной, водной и ледяной стихий, объединив усилия, накрыли ледяным облаком почти три германских маршевых дивизии. В течении нескольких минут 36 пехотных батальоном и почти 50 тысяч пехотинцев превратились в ледяные статуи. Толстой коркой льда покрылись лошади с передвижными кухнями, автомобили с орудиями, поставленные палатки генералитета, сами генералы со своими адъютантами и породистыми псами. Еще через сутки маги водной стихии, выйдя в море на пятнадцати утлых суденышках, встретились с немецкой эскадрой, охотившейся за немногими гражданскими кораблями противника. Созданный магами смерч в мгновение ока превратил три грозных немецких дредноута — «Гельголанд», «Остфрисланд» и «Тюринген» в жалкие бесформенную куски железа, которые не продержались на море и полу часа после этого. Грозным машинам не помогли ни многочисленные профессиональный экипаж, ни внушительные 305-мм орудия, ни охранявшие их морские аэропланы. Все они нашли последний приют на морском дне. Было и множество других, не столь внушительных и известных ударов, после которых превращались в дымящиеся развалины массивные бетонные капониры германских крепостей и форпостов, плавились от немыслимой жары немецкие паровозы и сгорали заживо солдаты в вагонах.