Чужие сны - страница 5
Журналистка кивнула.
Денисов посмотрел на часы.
– Господа и дамы, я очень рад был бы беседовать с вами еще несколько часов, но – увы… Моя супруга, – он помахал рукой Карине, сидящей сразу за журналистскими креслами, и она улыбнулась ему в ответ, – уже поглядывает на меня с нетерпением. У нас полтора часа до начала регистрации, и, если мы хотим улететь, нам надо успеть доехать. Все присутствующие знают, что такое варшавские пробки…
По залу пробежал смешок.
– Поэтому очень вас прошу – последние два вопроса и начинайте подходить за автографами. Хорошо?
Публика загудела – тихонько, как разбуженный пчелиный улей. Кто-то потянулся к стенду за книгами, кто-то принялся доставать из сумок уже купленные тома.
– Денис Николаевич!
Давыдов не сразу нашел обладателя громкого, с металлическим отзвуком, голоса – тот стоял чуть в стороне от журналистов, кучковавшихся в правом углу.
Мужчина лет сорок пять – пятьдесят. Высокий. Худой, но не болезненно. Лицо вытянутое, с резкими складками вдоль носа, подбородок острый, губы – одно название: рот похож на разрез. Глубоко посаженные глаза – темные, внимательные. Человек повел головой так, словно ему мешал тугой воротник (точно капитан Овечкин из «Неуловимых»), и пригладил ладонью и без того гладко лежащие, зачесанные назад волосы.
– Да, слушаю вас…
Не журналист, отметил про себя Денис. Ни бейджика, ни наглости во взгляде. Читатель. Будем надеяться, благодарный.
– Скажите, Денис Николаевич, считаете ли вы, что писатель в некотором смысле является не только зеркалом, отражающим реальность, но и…
Гладковолосый поискал слово и внезапно, словно досадуя, что мысль высказана недостаточно четко, щелкнул сухими длинными пальцами. Щелчок этот произвел на публику странное воздействие – улей умолк, люди невольно повернулись к говорившему.
– …но и, – повторил тот, – творцом этой самой реальности?
– Простите? – переспросил Давыдов. – В каком смысле – творцом? Для читателей?
– Нет, нет! Что вы! – возразил человек и снова дернул шеей.
Никакого тугого воротника на нем не было – свободная водолазка, спортивный пиджак.
– С читателями как раз все понятно! Я говорю о настоящей реальности. Сегодня на сегодня. Думаете ли вы, что ваши книги, ваши мысли, ваши слова меняют мир, в котором вы живете? Мы все живем?
– Ну… – протянул Давыдов, пытаясь понять, о чем именно спросил у него гладковолосый. – Каждый писатель… Он, конечно… В долговременной перспективе каждая мало-мальски талантливо написанная книга оказывает влияние на людей, события, а значит, оказывает влияние на мир…
– Это слишком общо, – сказал мужчина и улыбнулся.
Если судить по улыбке (а Давыдов в улыбках разбирался – эта была свысока), гладковолосый знал ответ на заданный вопрос.
Странный тип.
Давыдов пожал плечами.
– Рад бы ответить конкретнее, но не могу. Писатель – не демиург. Писатель – точно такой же человек, как все остальные.
Мужчина покачал головой.
– Не совсем.
– Поверьте мне, – сказал Денис, прикладывая руки к сердцу. – Точно такой. Из плоти и крови. С такими же заботами. С такими же горестями и радостями. Может быть, более ранимый, самолюбивый, тщеславный, завистливый, но это не коренные отличия. Все люди такие в большей или меньшей степени. Мы так же болеем, так же страдаем, так же любим. Более того, в те минуты, когда мы не скрипим пером или не стучим по клавиатуре компьютера, мы вовсе ничем не отличаемся от любого сидящего в этом зале. Писать книги – это просто такая работа. Писатель пишет буквы на бумаге, издатель эти буквы продает – вот и все. Чистая коммерция, как модно теперь говорить…
Гладковолосый снова покачал головой.
Улыбки на его лице уже не было.
– Все значительно сложнее, Денис Николаевич. Все значительно сложнее.
Давыдов нашел глазами супругу – Карина хмурилась, внимательно разглядывая гостя. Как ни странно, все на стенде прислушивались к словам этого незнакомца с сухим, словно вырезанным из светлой древесины, лицом.
Даже эта сволочь Кротов.
Вот он сидит и скалится… Ждет, пока все закончится, чтобы написать несколько колких, полных сарказма и неприязни фраз в своей колонке.