Чужие вещи - страница 5

стр.



  -- Какое золото? - не сразу воспринял нелепицу Слон. - Какая штука?



  -- Ну та, в рамочке. А Стэн видел? У вас напополам? Ведь удавится и про диван забудет.



   Слон еще раз заглянул ей в глаза. Трезвость и устойчивость к дамам, он считал своей личной крепостью. Самые ловушки, это когда не поймешь, во что вляпался. А когда приплыл и тонуть пора, то идиотизм за честь почитаешь. Так сказать к вопросу о цели и средствах. Танечка конечно крупнокалиберно, но чтобы дрожь во членах? Этого Слон себе не дозволял. Да и договорились же, за что деньги платим? Супротив себя?



   Стряхнув вязкую пыльцу женской паутинки, Слон стал обиженным и до грубости нетерпеливым.



  -- Ты что, с утра прияла? Не строй из себя падчерецу. Какой шик, какое золото? Таня, ты у меня смотри. Я к вам по-братски, а вы из меня идиота.



   Таня вздрогнула и на секунду замерла, уставилась куда-то выше его лба, за макушку. Лева ждал, наконец взгляд ее приобрел обычную осмысленность и прямоту. Лицо ожило, она улыбнулась доверчиво и почти дружески.



   - Точно, прияла. Как эту штучку узрела, заворожилась. Ну как есть, что-то хочется. Сахара, пальмы, пирамиды, и бедуины под паланкинами. Ну страсть. Слон, ты меня в отпуск наладь, а со Стэном, я сама согласую.



   Опять понесло. Леве показалась, что за его плечами стоит сам Стэн в позе Ромео с банжо, оливковым маслом и бананом в волосах. Одурела баба, на своих кидается.



   - А-у-у!!! Ты этот идиотизм на помойку выкини. С докладом ко мне о текущих делах и полную изготовку. Пол часа времени на сбор. Все, топай!





   Слон вошел в кабинет и первым делом осмотрел арабеск в рамке. За ночь он прижился к месту и казался его совершенно необходимым продолжением. В дневном свете золотом он не попахивал, но вязь морщин обволакивала взгляд нескончаемой продолженностью чьих-то надежд и дальних странствий.



   При способности к нормальному воображению в точечной замысловатости древнего рисунка можно было разглядеть все и даже большее. Плавная нить медленно вычерчивала песчаную сухость и зной бархана, трепетную радость одинокого родника, загадку дышащих тенями тысячелетий осколков руин, бывших когда-то дворцами безмерно богатых халифов и султанов.



   Слон стоял на краю пустыни, зябкостью плечей ощущая всю трудность, гибельность пути назад и радость встречи со своей мечтою. Его кожа ссохлась от потери влаги, суставы сковывала немыслимая усталость и жажда глотка воды. Огромный, несгибаемо оранжевый диск Солнца давил ему в спину и оставалось только одно - сделать шаг.



   Там, за этим шагом начиналось его настоящее, прошлое и будущее. Там за этим шагом его ждали прохладные, глубокие тени дворца наполненные мудростью и простотой жизни тысячелетий.



   Высокие, смуглые люди в белых одеждах сидели возле прохладной искристости фонтанов и читали книги. Боже мой, что это были за книги. в них собралась все человеческая мудрость и способность к осмыслению мира. Они были разговором, который обнажал сущность земных и космических сил, предлагал место человеку, мудрецу в их хрустальных тенетах. Он предполагал знание, которое стоит над жизнью, над страстью, но является лучшим их продолжением.



   Хлопнула дверь. В кабинет к оторопелому Слону влетел Стэн в слегка пере возбужденном состоянии. Слон быстро пришел до себе, подобрался к столу и взмахом развернул рамку с арабеском тыльной стороной.



  -- Ты что не отвечаешь? - обиженно повел начальник, как-то сконфуженно заглядывая в серые туманные глаза обладателя кабинета. - Два раза тебе звонил, а ты не берешь трубку. У нас планерка или стакан водки и день без заботы, по правилам?



  -- Не знаю, - вяло ответил Слон и тяжко бухнулся в кресло. - Я тут штучку купил, отвалил восемьдесят баков, а теперь сам по ней сохну и прочих в напряги вгоняю.



  -- Оба-на! И ты в отпуск? А я что за всех скопом ишачить буду? Уже Татьяна подходила, Копейка во взбудораженном состоянии, говорит теорию неструктуальных массивов написать ему надобно. Вещает, Ньютон перед Эйнштейном, как вошь перед козой, и оба с гениального Диминого тела молока не получат. Ух, продвинулся.