Чужие ветры. Копье черного принца - страница 15

— Как чужие снимки? — в растерянности произнесла Алина, не обращая внимания на то, что в комнате кроме нее находился посторонний. — Но ведь это же были снимки Ивара Эгле? Значит, Эгле — вовсе не Эгле?

— Разрешите мне ознакомиться с письмом, — тихо, но твердо сказал молчавший до сих пор незнакомец.

— А вам-то какое дело! — вспыхнула Алина, невольно стараясь хоть на ком-нибудь сорвать свою досаду.

— Я — майор государственной безопасности Александров. Вот мое служебное удостоверение.

Господин Антон сказал, что будет доверять Агате, но на самом деле он ей ничего не доверял, по крайней мере в первый месяц. Переписка, которую вела Агата, была очень простой, а главное, по мнению девушки, совершенно бесполезной. Как-то, например, господин Антон, дав Агате журнал «Архитектурные памятники Швеции», указал на какую-то длинную статью и попросил перевести на английский. Агата работала весь день. К вечеру хозяин взял написанное, пробежал глазами текст, одобрительно бурча что-то, и похвалил Агату:

— Блестяще! Вы меня здорово выручили.

При этом он с таким неподдельным восторгом смотрел в лицо девушки, что она смущенно потупила взгляд:

— Ну уж и блестяще… Напрасно вы расхваливаете.

А на другой день, когда Франц — так звали молчаливого парня, который был здесь и за шофера и за повара, — растапливал плиту, Агата случайно вошла на кухню. Она своими глазами видела, что Франц разжигает дрова страницами ее вчерашнего перевода. Осторожность удержала Агату от ненужных расспросов. Да и что мог ответить Франц? Это был очень необщительный человек. По-шведски говорил плохо. Агаты сторонился. При встречах во дворе или в комнатах опускал голову, глаза отводил в сторону. За столом они не встречались — Франц питался отдельно. Так было заведено до появления Агаты, так осталось и теперь.

Одевался Франц очень скромно: кожаная шоферская куртка красовалась на нем и в будни, и в праздники; на садовничьем синем комбинезоне пестрели заплаты, правда очень аккуратные, но все же заплаты. А ведь — Агате это было известно — хозяин платил Францу хорошо.

Девушка, правда, отметила про себя, что у Франца очень красивые волосы — кудрявые и пушистые, — и что движения его всегда легки, быстры, как у спортсмена. Больше она об этом парне почти ничего не знала. Она была к нему равнодушна. Однажды ей пришлось слышать отчет Франца о расходах на хозяйство. Равнодушие девушки перешло в неприязнь: Франц обсчитывал хозяина. Да-да, самым бессовестным образом обсчитывал того, кто давал ему деньги, пищу и кров! Стоимость купленных продуктов была преувеличена Францем по крайней мере втрое — Агата, как домохозяйка, знала рыночные цены!

Но хозяин, не возражая, утверждал все расходы, и Агата промолчала. Какое ей, в конце концов, дело?

Со стороны Франца также не было заметно каких-либо проявлений симпатии к Агате. Девушка иногда чувствовала на себе взгляд Франца, но ей ни разу не удалось поймать этот взгляд. Возможно, парень наблюдал за ней по поручению хозяина? Как-никак, Агата была здесь новым человеком. Что ж, пусть наблюдает.

Вскоре после первого случая с переводом из журнала господин Антон поручил Агате перевести на латышский язык отрывок из романа шведской писательницы Сельмы Лагерлеф «Иерусалим». Судьба этого перевода осталась для Агаты неизвестной. Но самое задание казалось очень нелепым — трудно было предположить, что хозяин решил стать пропагандистом шведской литературы среди латышей.

И Агата впервые вспомнила слова Акселя, сказанные в ту пору, когда он собирался устраивать ее на работу: «Твой хозяин тебя не тронет, но он „трогает“ других, и ты должна относиться к этому равнодушно».

Она довольно долго старалась сохранить равнодушие. Теперь в ней рождалось любопытство (почти на месяц позже, чем у любой другой девушки, попавшей в подобное положение).