Чужой беды не бывает - страница 16
— Таня, что ты мелешь! — прикрикнула я.
В это время в комнату вошла Соня: у нее были ключи от нашей квартиры, остались с тех пор, когда она привозила к нам маленького Яшу,— моя мама была для него «детсадиком на дому».
Я обрадовалась Соне: вот кто поймет меня и поддержит. Но не тут-то было,— узнав о Генином решении, она сказала:
— Молодец, лучшего не скажешь — мо-ло-дец!
— Спасибо, удружила, видеть тебя не хочу!
— Я тебя тоже! — Соня взяла из Таниных рук вазу, поставила гвоздики — для меня принесла! — Там я цыплят табака купила, полуфабрикат, пять порций, сейчас «доведем», вкусная штука! Пир устроим. Танюша, пошли на кухню, беру тебя в помощницы!
Таня с готовностью выпорхнула из комнаты. Я с обидой отметила: Таня делает все беспрекословно, что велит ей Соня, вот уже побежала на кухню, а мне надо приложить немалые усилия, чтобы заставить ее что-то сделать. Почему так получается?
Я демонстративно поднялась и в чем была направилась к выходу из квартиры. Никто не нашел нужным хотя бы из приличия удержать меня. Значит, мое мнение, мое желание никого не интересует? Им я не нужна?
С такими мрачными мыслями я долго ходила по улицам, выбрала маршрут по кругу нашего квартала: то делала вид, будто спешу, то замедляла шаги, перебирая в памяти всех знакомых, к кому можно пойти, не боясь назойливых вопросов. Проще всего было заглянуть к Егору Васильевичу, но что скажешь ему? Не хочу, чтобы Гена работал в милиции?
Я присела на скамейку в сквере, рядом плюхнулись так, что скамейка прогнулась, парень и девушка: они были как близнецы — длинноволосые, в одинаковых свитерах и брюках, у обоих на груди висели на длинных цепочках маленькие потертые кошельки. Ну и мода!
— Представляешь,— заговорил парень,— в Америке есть новая сатанинская церковь Энтона Лэвэя, она освобождает своих прихожан от всех обязательств и морали...
— И ходит этот тип, Энтон Лэвэй, в черной мантии,— подхватила девушка раздраженно.
— В черном парике с белыми рогами...
— И его всегда сопровождает черный кот по кличке Распутин!
— Откуда тебе это известно? — удивился парень.
— От верблюда! Не надоело тебе эрудицией бренчать? Третий раз все об этом!
— Неужели? — Парень, смеясь, неловко обнял девушку, и роскошные волосы ее свалились на землю. Девушка смутилась, подхватила парик и побежала.
— Подумаешь, трагедия! — вслед ей крикнул парень. — А может, я весь из деталей состою!
Я невольно улыбнулась. Зачем я ушла из дома? Обиделась как школьница, которая подготовила урок, а ее не вызвали к доске. Что плохого сделал Гена?
И все-таки сделал. Неужели так и будет всю жизнь работать в милиции, а я — не спать по ночам из-за тревоги за его жизнь? Папу убили... Мало нам одной жертвы?
Но Павел-то, Павел! Даже бровью не повел, будто решается судьба не его собственного сына!
И все же я домой не торопилась, постаралась прийти попозднее, пусть хотя немного потревожатся за меня, может быть, у кого-то и совесть проснется. Но, увы, все мирно спали, только одна мама ждала меня, сидела в темном коридоре на скамеечке — принесла из кухни и сидела у двери.
— Мама, ты почему не спишь?!
— Сейчас мы с тобой чайку попьем,— ласково сказала она,— там тебе курятинки оставили. Пойдем со мной, ягодка, пойдем!
В то время я еще и думать не могла, что мой примерный, добрый, ласковый, услужливый сын после возвращения из армии нанесет мне еще один удар, от которого я до сих пор не могу опомниться. Это случилось немногим более трех месяцев назад. Гена уже работал в милиции, вернее, учился в младшей милицейской школе.
Он вошел в гостиную, когда мы с Павлом смотрели по телевидению «Клуб кинопутешествий». Меня удивила парадная форма сына — новый костюм, галстук не поленился надеть, а за обедом говорил, что никуда вечером не собирается, надо ему позаниматься.
— Мама, отец... — Гена стоял навытяжку, словно готовился отдать рапорт высокому начальству. — Извините... Несколько слов... Не задержу...
Мы с Павлом переглянулись: начало такое многообещающее, что последует за ним? Уж не надумал ли сын изменить своей «милицейской вере» и поехать на какую-нибудь стройку века?